– Жизнь вообще несправедлива. – Она положила на стол мобильник. – Включаю таймер. У тебя ровно две минуты, после этого ты уходишь.
Кейти наклонилась вперед и положила на стол руки ладонями вниз.
– Прости. Мне правда очень жаль. Я вела себя как законченная трусиха там, около библиотеки. Я все испортила.
– Ты меня толкнула.
– Да.
– Ты не ответила ни на одно сообщение, ни на один звонок.
– Знаю. Я была напугана. Больше такого не повторится.
– Это чертовски верно, потому что больше я тебе ничего не напишу.
Девушки смотрели друг другу в глаза. Кейти было не по себе из-за холодности Симоны.
Она проговорила:
– Вчера вечером случилось нечто важное. Мы поругались с мамой, она ушла на всю ночь, и мне пришлось отвечать за все и всех.
– Ты вечно за все отвечаешь. Так что если хочешь сочувствия – не дождешься.
– Мне не нужно сочувствие.
Симона пожала плечами.
– Я только в том смысле, что твоя мама слишком сильно на тебя полагается.
Кейти стало неловко. На нее сегодня очень странным образом действовали добрые слова. Ей хотелось запомнить каждое из них и беречь, как берегут редкие цветы. Симона посмотрела на таймер.
– Вчера вечером все было по-другому, потому что Мэри стала другой. С ней теперь труднее, и, знаешь, отчасти я как бы посмотрела на все глазами моей мамы… ну, понимаешь, почувствовала, насколько тяжела лежащая на мне ответственность и как непросто принимать важные решения. Я и правда начала думать, что Мэри было бы лучше в доме престарелых.
Симона вздохнула, словно считала все сказанное было чересчур банальным. Даже если это означало, что Кейти с Мэри больше никогда не придут в кафе, ей было совершенно безразлично.
– Но когда Мэри ложилась спать, она показала мне фотографию… – Кейти ниже наклонилась к столу, надеясь, что и Симона сядет поближе, но вместо этого девушка снова скосила глаза на экран телефона. – Симона, пожалуйста, перестань следить за временем.
– Сорок пять секунд.
– Я знаю, ты злишься, но я же пытаюсь все объяснить!
– Ты сказала, что хочешь попросить прощения. Это в твоем духе.
– Я рассказываю что-то очень важное.
Симона постучала пальцами по столу.
– Рассказывай, только побыстрее.
– В общем, на этой фотографии я и Мэри, и снимок сделан давным-давно, а это значит, что мы с ней виделись раньше, хотя моя мать говорит, будто этого не было. И я впервые в жизни осознала, что правды вообще не существует.
Симона рассмеялась. Это был горький смех.
– Правды не существует?
– Я не в том смысле, что правды нет, потому что моя мать лгала, а в том, что каждый рассказывает историю по-своему. В общем, мы нашли фотографию, но я тогда была слишком маленькая и ничего не помню о том времени… А потом Мэри начала рассказывать, и мне показалось, что я вспомнила, как она жила с нами, каждый вечер укутывала меня своей шалью, когда мы сидели в саду. Но действительно ли это мои воспоминания, или я просто хочу, чтобы так было? Гарантирую – моя мама все расскажет иначе. А если истинной правды нет, то тогда нам остается только слушать истории других людей, сопоставляя с собственными, и пытаться выудить из всего этого хоть какой-то смысл.
Симона усмехнулась.
– Я знаю одну очень хорошую историю про официантку, которая встретилась около библиотеки с трусихой.
Кейти опустила взгляд на свои дрожащие руки. Она ненавидела свои руки. Трусиха? Да, она этого заслужила. Но была и другая версия событий: девушка храбро задала официантке несколько вопросов, а потом они целовались, но в этот поцелуй вторгся большой мир, и девушка испугалась. Хотя результат тот же: Кейти предала Симону.
Симона весьма красноречиво посмотрела на таймер.
– Одиннадцать секунд. Почти закончили. Ура!
Кейти сделала вдох.
– В общем, я пришла, чтобы сказать тебе, что я отдала маме блокнот, в котором делала записи несколько недель. Я наконец рассказала ей свою версию своей истории.
Симона едва заметно сдвинула брови.
– Что за история?
– Я призналась маме, что мне нравятся девочки.
Телефон зазвенел. Симона схватила его и отключила.
– Что произошло? Что она сделала?
– Пока ничего. Я только утром отдала ей этот блокнот. Но что бы она ни сделала, мне все равно.
– Тебе не должно быть все равно.
Кейти пожала плечами, пытаясь изобразить равнодушие. Если бы она задумалась о том, что ее мать прямо сейчас читает записи в блокноте, она бы, пожалуй, разревелась. К ситуации идеально подошло бы слово, которое означает, что ты уверен в своей правоте, но при этом жутко напуган. Но, если такое слово и существовало, Кейти его не знала.
– Твоя мама рассвирепеет, да? – спросила Симона. – Что, если она тебя из дома выгонит?
– Приду жить к тебе.
Симона покачала головой с таким видом, будто Кейти сошла с ума.
– С меня довольно. Пойду работать.
– Нет, заведи таймер снова.
– Говорить больше не о чем.
– Всегда можно что-то сказать.
Симона улыбнулась. Это была слабая тень невеселой улыбки.
– У тебя хорошая память на дурацкие цитаты.
– Когда ты заканчиваешь? Мы могли бы потом погулять.
– Нет, не могли бы.
Симона провела рукой по лицу, и улыбка исчезла. Она посмотрела мимо Кейти в сторону улицы.
– Или мы могли бы куда-нибудь поехать на автобусе… Куда глаза глядят.
Симона снова, не глядя на Кейти, покачала головой.
– Ты не обязана принимать мои извинения, Симона. Я просто хотела сказать, что я идиотка, а ты – нет. Ты говорила, никто не видит, что тебе одиноко. Вот я и пришла сказать: я все вижу.
– Чушь!
– Серьезно. Обещаю: я больше не собираюсь прятаться, как бы это ни было трудно.
Симона расхохоталась. Солнечный свет отражался от окна кафе. Девушка откинулась на спинку стула, и этот свет залил ее милое лицо.
– Поосторожнее с обещаниями.
– Почему я должна быть осторожна?
– Потому что кое-что случилось.
– Что случилось?
– В тот день, около библиотеки. Потом!
– Что? О чем ты говоришь?
Симона в упор уставилась на Кейти.
– Вот почему я посылала тебе сообщения. Когда я закончила работу, эта девица, Эми, и еще парочка ее подружек ошивались около кафе. Думаю, они узнали о том, как я осрамила твою подругу в присутствии ее хахаля, вот и решили позабавиться. Обычно я с такими проблемами разбираюсь на раз, но девчонки потащились за мной и говорили разные гадости. Может быть, это из-за усталости, но я не смогла им ничего ответить. Я шла, держа рот на замке, и позволяла им поливать меня дерьмом. Они говорили, что я выродок, что мне не место среди нормальных людей, что нужно показаться к врачу и так далее. А потом Эми заявила, что я тебя совратила, а ты пыталась совратить Эсме.
