– Следуйте за мной.
Снаружи дом показался мне очень большим, но он на самом деле больше, чем казалось. Но меня поражает не это и даже не сумасшедшая роскошь и не атмосфера похоронного музея, которая в нем царит. Меня поражает запах.
Он впервые касается моих ноздрей и тут же пропадает, как будто мне это только показалось. И вот один, два вдоха, и он доходит до меня; скорее это вонь, которая становится все сильнее и обволакивает меня. Она вязкая, прилипает к коже, смрадная и удушающая, абсолютно ужасная.
Как только я понимаю, что чем дальше мы продвигаемся вперед, тем сильнее вонь, я начинаю колебаться и думаю повернуть назад. Сопровождающая меня женщина догадывается, что со мной происходит. Она на миг останавливается и, повернувшись вполоборота, говорит:
– Это еще ничего. Но вы хотели встретиться.
Мы идем дальше, и вонь становится просто невыносимой. Такого отвратительного смрада мне никогда не приходилось слышать, хуже невозможно себе представить. Это зловоние попадает не только в нос, но и пропитывает каждый сантиметр кожи, которая им дышит.
– Сюда.
Через последнюю дверь, которую отворяет женщина, на меня буквально обрушивается гигантская волна тошнотворного испарения. Я уверен, что вряд ли в мире найдется более смрадная свалка, чем комната, в которую я вхожу. Это необычное помещение: на стенах и не только на стенах, но и на потолке, на полу размещены картины великих мастеров. Я узнаю Ван Гога, Ренуара, Гогена и других менее известных художников. Эти полотна украшают пять поверхностей комнаты, в то время как через шестую прямоугольную поверхность открывается бескрайняя панорама Долины Смерти во всей ее необычайной красоте. Открывается в буквальном смысле слова: отсюда можно выйти наружу, и кондиционеры сражаются, чтобы отразить жару, которая пытается проникнуть внутрь.
Тем не менее обитатель комнаты если и может смотреть на этот сказочный музей, но не имеет возможности прикоснуться к экспонатам: он находится в стеклянной клетке, которая с разницей в десять сантиметров повторяет форму комнаты с украшенными поверхностями.
И я понимаю смысл этого странного устройства, когда с гримасой отвращения смотрю на желтоватые потеки гноя, растекающиеся по стеклам со всех сторон клетки.
Совершенно голый человек сидит в гладком металлическом кресле, предназначенном, очевидно, для мытья под струей воды. Тело человека – сплошной гнойник, чудовищная пустула. Нельзя найти и десяти квадратных сантиметров кожи, которые не были бы изъедены сочащейся гноем проказой. Она успела сожрать часть его лица. «Мистер Кэррадайн не читает», – сказали мне женщины. О боже, чем он мог бы читать? В этой ужасной маске из гнойников и корок невозможно было увидеть глаз, и во всем доме не было большего зловония, чем в непосредственной близости от останков Джона Кэррадайна по прозвищу Скарлетт.
Пропустив меня вперед, женщина исчезает, как тень. Она (или кто-то другой) положила мою визитную карточку на подлокотник металлического кресла. И на уголке карточки уже желтое пятно гноя.
Изъеденное болезнью лицо медленно поворачивается в мою сторону. Долгое молчание. И затем доносится голос, фантастически ясный и четкий, с легким гарвардским акцентом.
– Итак, вы сын Андреа?
Перевожу взгляд на визитку, чтобы не смотреть на это отвратительное лицо. Он говорит:
– Прочитайте мне, пожалуйста, что вы написали.
– Я сын Андреа Симбалли. Я обращаюсь к вам с просьбой найти способ уничтожить Мартина Яла.
Лицо слепого начинает слегка шевелиться, еще немного – и можно поверить в улыбку. И оно, как радар, направлено в мою сторону.
– Ваше имя?
– Франц.
– Дата рождения?
– Девятое сентября 1948 года.
– Вы помните «Капиллу»? Вы должны ее помнить, если вы действительно сын Андреа. Около пятнадцати лет назад я сделал сыну Андреа подарок. Что-то большое и красное.
– Уменьшенную модель «феррари».
– На ней был номер.
– Семь.
Молчание.
– У вас такой же голос, как у отца. Вы похожи на него?
– Достаточно.
– Ваш рост?
– Немного выше, чем у него.
Больше всего меня поражает голос Джона Кэррадайна: ясный и четкий, с точными выражениями; это голос адвоката, привыкшего к выступлениям в зале суда, или вещающего с кафедры образцового профессора. И все же исходящий из этого гнойного и бесчеловечного красно-желтого месива.
– Как вы меня нашли?
– Случайно.
– Но вы не искали меня.
– Я думал, что вы умерли.
Рвота подкатила к горлу за какие-то секунды, хотя, как ни странно, я привык к вони. В несколько шагов я выскакиваю из комнаты и оказываюсь под солнцем, еле удерживаясь на ногах от жары, которая тут же окутывает меня. Голос позади:
– Я подсчитал ваш возраст, Франц. Вам должно быть двадцать три или двадцать четыре года. И вы хотите напасть на Мартина Яла?
– Не только на него.
Меня выворачивает, и это длится с минуту. Затем я отхожу чуть в сторону и сажусь на камень у подножия мексиканского кактуса, но на самом деле у входа в комнату Скарлетта. Я сижу к нему спиной, он в трех или четырех метрах позади меня.
– Вы хотите сказать, что собираетесь отомстить?
– Это уже сделано.
Зрелище Долины Смерти – это волнующая красота, несмотря на вертикальный свет, который стирает часть рельефа. Тошнота проходит.
– Отомстить кому, Франц?
– Ландо, Ламму, Ховиусу и Дональдсону. С ними я рассчитался. Бремер умер сам. Что касается дяди Джанкар-ло, то мне достаточно будет плюнуть ему в лицо. Остается Мартин Ял.
– И я.
– Повторяю: я думал, что вы мертвы.
– Нет, я живой.
– Было бы лучше, если бы вы умерли. Мне вас не жаль. Я рад видеть вас и знать, что с вами случилось. Когда я узнал о смерти Бремера, то почувствовал разочарование. Но с вами не так. Я доволен, что вы превратились в человеческие отходы.
Движение в комнате позади меня, серия шорохов, напряженных усилий, отвратительное скольжение по полу. Я представляю, как он встает с металлического кресла и ползет ко мне, словно амеба. Он стонет, сердито ворчит и приближается. Я не оглядываюсь и говорю:
– Все остальные и прежде всего мой дурак дядюшка играли лишь второстепенные роли. Но не вы с Мартином Ялом. Я уверен, и проведенное мною расследование подтверждает то, что именно вы с ним все организовали. Я не знаю, кто первым придумал это, он или вы. Это не имеет значения. Ваша роль состояла в том, чтобы разобрать то, что вы построили по просьбе моего отца, и вы предложили коварную махинацию для ограбления и присвоения денег, действуя с таким мастерством, что, даже зная, что произошло хищение, впоследствии было невозможно доказать это.
