– Ты уверен в этой информации?
– Готов держать пари на что угодно. Но натравить Зарру на Ховиуса и Дональдсона! Они даже не знают друг друга. Хотя, возможно, Дональдсон и Зарра могли встречаться до этого.
– Они будут воевать друг с другом, Марк. Я гарантирую, что они будут воевать.
– Для этого нужно дождаться определенных политических перемен.
– Здесь у нас вопросительный знак: дата. Но это сработает.
И я потираю живот обсидианового будды.
14
Дни сентября, предшествовавшие моему отъезду в Нассау, были лихорадочными, вдохновляющими и порой восхитительными. Они были лихорадочными во время вторых торгов по продаже пивного ресторана Ландо, его покупки, а затем перепродажи ассоциации владельцев пивных баров. Они были вдохновляющими, поскольку все эти операции представляли собой математические расчеты и прошли точно так и ровно тогда, как это было предусмотрено разработанным годом ранее планом.
Они были восхитительными по простой причине, название которой – Катрин.
Она все же вернулась после своего круиза вокруг Греции, после американских друзей и прочих странствий, и я, предупрежденный о дне ее прибытия в Руасси двумя черными совами – чистильщицами картофеля из Фурнака, отправился встречать ее в аэропорту в сопровождении единственной карибской группы, которая отыскалась на ту пору в Париже. И сам я с помощью нескольких статистов держу в руках восьмиметровый плакат с надписью «Я ЗДЕСЬ, КАТРИН!».
Я имел некоторый успех, в частности у ее семьи, которую видел впервые, – матери и отчима. Последний встречает меня косым взглядом.
– Я нахожу, – сказал Будущий Тесть, – вашу выходку ребяческой, грубой, оскорбительной и, разумеется, неуместной.
– Это ничего, – ответил я. – Однако благодарю вас, вы очень любезны.
И, к его удивлению, не дав ему опомниться, я заключаю его в сыновние объятия. И мимоходом чую запах черри. Я улыбаюсь ему:
– И немножко алкоголик, не так ли?
Это вызывает замешательство. Катрин поднимает брови, но, похоже, ей хочется рассмеяться. У матери такие же глаза, как у дочери, и она с любопытством смотрит на меня. Катрин рассказывала ей обо мне, говорит она, и спрашивает, живу ли я все еще в Гонконге.
– Как раз переезжаю. Могу ли я пригласить всех вас на обед?
Нет, Будущий Тесть не желает этого, он даже не хочет об этом слышать. Тогда на ужин? Тоже нет. Ни завтра. Ни в последующие дни. Я говорю:
– А через пятнадцать лет вы будете свободны?
Он ответит нет, я об этом догадываюсь, но вмешивается мать Катрин. Почему бы мне самому не прийти к ним на обед в следующий четверг? Тут же я узнаю, что они живут в седьмом округе, что фамилия моего Будущего Тестя Джеффри, что он женат на моей Будущей Теще и это его второй брак, что у них квартира сразу за Дворцом инвалидов, что в семье довольно много денег с обеих сторон. Об этом я немного догадывался: если у вас нет кое-какой мелочи за душой, в отпуск на Багамы с друзьями Сьюзи Кендалл не отправляются.
Во время обеда мой Будущий Тесть сидит с надутыми губами. Он англичанин с некоторым пристрастием к портвейну, но не столь неприятный, как могло показаться с первого взгляда. Он даже проявляет чувство такта, когда Катрин под предлогом поправить прическу, перед тем как проводить меня, исчезает в глубине двенадцатикомнатной квартиры, и тоже незаметно уходит.
– Могу я звать вас Францем?
Бросается в глаза поразительное сходство между Катрин и матерью. Достаточно взглянуть на дочь, чтобы представить, какой была эта женщина двадцатью годами ранее.
– Франц, я уже говорила, что Катрин рассказывала мне о вас. Она еще молода.
– Я знаю.
– И вы тоже.
– Я знаю.
– Она сказала нам, что вы за чем-то постоянно бежите. Это деньги?
Чисто случайно у меня с собой банковская выписка. В тот день я сделал перевод денег из швейцарского банка в банк в Нассау. Я вынимаю бумагу из кармана и вручаю ее мадам Джеффри, в предыдущем замужестве Варль. «Четыре миллиона сто тысяч долларов».
– Я не бегу за деньгами, мадам.
Она читает выписку и не верит своим глазам.
– Вы унаследовали эти деньги?
– Нет.
– Вы выиграли их? Они ваши?
– Они мои, я заработал каждый сантим. И никто в мире не смеет за это отправить меня в тюрьму.
Тишина.
– Боже мой! – восклицает она наконец.
Мадам Джеффри встает и направляется ко мне, затем мягко удерживает меня за плечо, когда я тоже пытаюсь встать. Она на несколько секунд останавливается перед окном с видом на проспект де Сегюр, а я удивленно смотрю на нее. Но она возвращается, чтобы сесть рядом.
– Вы… Вы ведь еще так молоды, несмотря на все эти деньги. Могу ли я вам чем-то помочь?
Сам вопрос смущает меня, я не уверен, что правильно понимаю его.
– Катрин права, – продолжает она. – Вы действительно гонитесь за чем-то, что непросто догнать. Будьте осторожны, прошу вас.
Несколько сбитый с толку, я смотрю на нее. Тем временем возвращается Катрин, и мы уходим. Мы не расстаемся все последующие дни, и она без всяких плакатов будет провожать меня на самолет в Нассау.
Из Нассау я выезжаю в десять часов, плачу два доллара за проезд по мосту и направляюсь на Парадайз Айленд.
Турок не преувеличивал: Роберта Зарру в самом деле хорошо охраняют. По дороге к нему меня дважды задерживали и каждый раз обыскивали и проверяли документы. Чего он боится? Дивизии морских пехотинцев?
Передо мной человек приятной наружности, вежливый и учтивый, который смотрит на меня с некоторым любопытством.
– Турок рассказывал мне много хорошего о вас.
– Он еще не все про меня знает.
Зарра колеблется, слегка смущенный моим юмором или тем, что заменяет его.
– Симбалли – ваше настоящее имя?
– В этом можете не сомневаться.
– Вы итальянец?
– Француз.
– Но итальянского происхождения.
Это как ему нравится… Я отвечаю: «Совершенно верно. Мой отец, то есть семья моего отца, из Флоренции». Оглядываюсь вокруг. Рядом с бассейном – четыре вооруженных охранника с переговорными устройствами и огромными пистолетами в наплечной кобуре. Вижу по меньшей мере еще шестерых в саду, не считая тех, что у входа, которые вооружены снайперскими винтовками.
– Вам нечего бояться, – с улыбкой говорит Зарра.
– Мне боязно за них. Представьте себе, что я проявлю несдержанность. Полагаю, что для дайкири еще рановато, поэтому я не отказался бы от апельсинового сока.
Приносят стакан, лед и свежевыжатый апельсиновый сок в огромном термосе из серебра.
