Я пожимаю плечами:
– Вчера я видела, как она плачет в туалете, и… Я хочу проверить, все ли с ней хорошо.
Дре морщится еще сильнее:
– И для этого ты пойдешь с ней обедать? Очень странно.
Дре начинает по-настоящему хмуриться:
– Это же не какая-нибудь дружеская версия того, что случилось с Сетом, так?
Потом ее глаза округляются:
– Или даже не дружеская? Тебе что, девчонки нравятся? Знаешь, если что, я все приму и поддержу тебя, главное, чтобы ты не решила повторить историю с Сетом…
Я смеюсь:
– Дре, если бы я была лесбиянкой, ты бы узнала об этом первой. И нет, это никак не связано с Сетом. Я не… не пытаюсь использовать ее для того, чтобы почувствовать себя лучше, – медленно говорю я, пытаясь аккуратно сформулировать, что именно произошло у меня с Сетом. Но я все еще не уверена, что сама это понимаю. – Я просто подумала, что это было бы проявлением доброты.
– Звучит все еще странно, но все же, по-моему, лучше, чем расхаживать в сексуальном наряде школьницы.
– Дре!
И я ударяю ее по руке. Она отходит назад и хохочет:
– Иди уже на обед со своей новой подружкой, чудо в перьях.
Я нахожу Пенни на парковке совсем одну.
– Привет, – говорю я, – как ты?
Она наклоняет голову:
– Привет… Вроде неплохо.
– Здорово, – отвечаю я слишком оптимистичным голосом. – Рада это слышать.
– Отдать тебе твой лосьон? Спасибо, он, кстати, и правда мне помог с… – Пенни указывает на свое лицо.
Я качаю головой:
– Ой, не беспокойся. Можешь оставить его себе. Я не поэтому здесь.
– Ну… а тогда почему?
Я пытаюсь подражать Мике:
– Я подумала… Что если нам вместе сходить на обед?
– На обед?
– Да! – слова сами вылетают у меня изо рта. – Просто ты вчера была так расстроена, я вдруг подумала, что могу тебе помочь.
– Зачем тебе это? – отзывается она, и во взгляде ее сквозит усталость. – Все же нормально, я не нуждаюсь в благотворительной помощи.
– Я в курсе! – говорю я. – Просто… Я не знаю. Подумала: не будет хуже, если я предложу.
Чувствую себя по-идиотски.
– Ну то есть это все мило с твоей стороны, но мы же вовсе не подружки.
– Знаю.
Я чувствую, как моя шея краснеет и нагревается.
– Слушай, не беспокойся. Глупое было предложение.
Пенни делает глубокий и громкий выдох:
– Нет, я очень тебе благодарна. Может быть, ты и могла бы понять мою беду.
Ее взгляд пронзает меня насквозь. В голове начинает звучать сигнал тревоги. Этого я не ожидала. К этому не готовилась. Интересно, знает ли Пенни о Мике.
– У меня болеет мама, – говорит она. – Очень сильно. Я очень боюсь. И никому еще об этом не рассказывала. Не знаю… – Ее голос обрывается.
– …Как об этом говорить, – продолжаю я ее мысль. – Да. Я это понимаю, – я прерываюсь. – А… а ты хотела бы?
– Не то чтобы. Но на самом деле я сходила бы на обед.
– Правда?
– Да.
* * *
Мы идем в закусочную, где подают буррито, неподалеку от кампуса. Пенни больше не упоминает про маму, а я – про Мику. Мы разговариваем о самом разном, например о том, какой период в истории искусства больше всего понравился каждой из нас. Пенни говорит, что хочет заниматься искусствоведением и, возможно, поедет учиться в Париж.
– А ты хотела бы учиться за границей? – спрашивает она.
– Раньше я хотела поехать в Японию. – Слова выпрыгивают изо рта быстрее, чем я успеваю их обдумать.
– А теперь нет?
Это довольно деликатное, но все же любопытство. Примерно так же стоматолог выискивает во рту кариозные полости. Я вспоминаю о документах, отправленных в школы Японии. И наполняюсь тихой и давно знакомой ностальгией, которая немного похожа на тоску по дому.
– Не знаю.
Честность придает моим словам вес.
– Япония – действительно крутая страна с точки зрения современного искусства, – говорит она, и я киваю.
Она права. Об этом я забыла. Интересно, что еще я забыла о Японии.
Вернувшись на кампус, мы обмениваемся номерами.
– Мы должны снова как-нибудь погулять, – говорю я и правда этого хочу.
– Да, – с улыбкой отвечает Пенни. – Надо бы.
Вечером дома я понимаю, что не хочу говорить Мике об этом обеденном перерыве, потому что может показаться, что я жду от нее похвалы за то, что провела с Пенни время. И еще вчера это было бы правдой. А после того, как я на самом деле с ней пообщалась… Это кажется просто смешным.
На следующий день, когда я одна в комнате, достаю мой японский альбом. Тихонько переворачивая страницы, разглядывая фотографии, читая сделанные нами с Микой подписи, я снова испытываю эту странную тоску по дому. И что-то еще. В душе мелькает крошечная искорка желания вновь туда попасть.
Глава 54
Зима
ЯНВАРЬ СМЕНЯЕТСЯ ФЕВРАЛЕМ, И у меня появляется куча новых дел. Я езжу в дом престарелых по средам. Снова начинаю заниматься: прямо зубрю, чтобы улучшить оценки. Я прошу маму взять нас с Дре и Пенни на открытие художественной галереи. Снова начинаю лазать по горам. И теперь едва ли вообще думаю о Сете.
Однажды вечером я иду в свою комнату и вдруг слышу, как кто-то играет на гитаре в гараже. Звучит так красиво, что я останавливаюсь. Замечательно! Настолько здорово, что я уверена: это не может быть Коджи. Но это он. Когда я захожу в гараж, он с закрытыми глазами самозабвенно бренчит песню группы «Радиохед». Я его не прерываю, даю доиграть, а потом начинаю свистеть и аплодировать. Он испуганно поднимает глаза.
– Коджи, это было потрясающе!
Он кладет гитару и пробегается рукой по волосам. Его пухлые щечки, которые, как мне казалось, останутся у него навсегда, пропали, весь младенческий жирок растаял. Он превратился из милого, пусть и надоедливого младшего братишки в уверенного в себе, симпатичного подростка. Когда он успел так вырасти?
– Спасибо, я много тренировался.
– Это заметно. Я просто потрясена.
Дальше он выпаливает совершенно неожиданно:
– На самом деле… я иду на один кастинг. Что-то вроде проекта «Голос», понимаешь? Но это новое шоу. И я подумал: может, ты со мной пойдешь? В качестве группы поддержки?
Он поддергивает рубашку, не глядя на меня.
– Я?
– Да. Можно взять двоих, и я выбрал тебя и Ивана.
