Я закатила глаза. Она явно ей завидовала, потому что с ней никто не хотел целоваться. Хотя не мне судить. В свои шестнадцать я ни с кем не целовалась. Почти все парни в нашей школе боялись меня, а я считала их скучными. Так что никаких потерь. Но все равно. От Эшли веяло злобой.
К тому моменту, как она меня заметила, все ее подколки уже были высказаны Саре. Она пронзила меня взглядом, я ее в ответ, и она ушла.
– Кто-то должен ей сказать, что Богу нравятся хорошие люди, – сказала Сара.
Я неожиданно засмеялась. И помню, что она повернулась и улыбнулась мне. Словно я была в теме. На меня нечасто так смотрели в школе. Не знаю, мне было приятно. На секунду я даже посчитала Сару Макхейл милой. Одной из немногих в школе, кого я не презирала.
Какая ирония.
Я взглянула на часы – громоздкие, которые когда-то принадлежали моему дедушке, – и поняла, что скоро прозвенит звонок. Я докурила, кинула бычок в ближайший унитаз, смыла и направилась к двери.
И вот тогда мир изменился.
Я услышала выстрелы. На осознание того, что я слышу, ушло не больше секунды. Крики это подтверждали. Мне кажется, я почему-то этого ждала. Странно звучит. Но мы отрабатывали действия при режиме изоляции с самой начальной школы. Не помню, когда я по-настоящему верила, что в школе безопасно.
Я прочитала остальные письма. Знаю, что все были удивлены или шокированы. Возможно, я просто пессимист или смотрела слишком много документальных фильмов про убийства. Я сразу поняла, что оказалась именно в ситуации с вооруженным. И знала, что мне не хватит времени добраться до кабинета, потому что двери заблокируются. Поэтому побежала обратно в уборную.
Ли и Сара стояли в дверном проеме, и я толкнула их внутрь.
– Прячьтесь, – рявкнула я им.
– Что?
Я как раз бежала к кабинке, но споткнулась. Похоже, развязались шнурки на ботинках. Я грохнулась на плиточный пол и из-за удара не смогла вздохнуть. Хватанула ртом воздух и села.
– Прячьтесь, – снова сказала я девочкам. Меня злило, что они не понимали.
Похоже, Сара после этого все поняла, потому что схватила Ли за руку и потащила к другой кабинке.
Я поднялась на ноги и поспешила в ближайшую кабинку. Понимала, если запрусь, он тут же поймет, что внутри кто-то есть. Будет легко выстрелить как снизу, так и сверху. А еще я знала, что, если хочу остаться незаметной, надо встать на унитаз, чтобы он не заметил под дверью мои ботинки. Звучит странно, но я думала об этом прежде. Все проведенные в этой уборной одинокие часы проигрывала в голове десятки кошмарных сценариев и как сбегу.
Мама называет меня впечатлительной. Я же называю себя подготовленной. Хотя в тот день мне это мало помогло.
Сидя на унитазе на корточках, отчего уже болели руки и спина, я подняла руку к груди и засунула ее под ворот футболки, но крестика и цепочки там не оказалось. Да. Вы все верно прочитали. Цепочка с крестиком. Знаменитая цепочка с крестиком. Из-за которой многие полюбили Сару и возненавидели меня. Эта цепочка была моей. Я купила ее на ярмарке на подаренные на день рождения деньги, когда мне было одиннадцать, и с тех пор носила почти каждый день. Даже когда родители развелись и мама перестала ходить в церковь. Даже когда как минимум трое из средней школы из-за моей одежды спросили меня, боготворила ли я дьявола. Даже когда я встречала таких людей, как Эшли Чемберс, и понимала, почему ненавидела организованную религию. Я носила этот крестик. Да, несмотря на все это, я все еще верю в Бога. Несмотря на все сплетни, которые вы слышали.
Но цепочка исчезла. Похоже, порвалась, когда я споткнулась.
Как бы глупо это ни звучало, я почти полезла за ней. Думала, если он увидит ее на полу, тут же поймет, что в уборной есть люди, поэтому я должна была ее забрать. Но не успела я слезть с унитаза, как в уборной раздались тяжелые шаги. Я задержала дыхание и стала молиться.
Но это не имело значения. Не знаю, то ли он увидел меня в щель двери, то ли просто стрелял. Не знаю, действовал он расчетливо или импульсивно. Уверена, у всех есть теории, почему он так сделал и каковы были его планы в тот день, но я старалась не вслушиваться в них. Мне, как и Ли, все равно.
Слушайте, я была злым депрессивным ребенком, ненавидящим всех вокруг. И судя по прочитанным мною письмам, у Майлса Мейсона была паршивая семейная жизнь. Но никто из нас ни в кого не стрелял. Поэтому мне плевать, насколько грустной была жизнь этого парня или как гадко к нему относились. Простите, просто плевать. В моей истории он злодей.
Один из них.
Он сделал пару выстрелов, один из которых попал в стену и отскочил в меня. Помню разрывающую плечо боль. Тупую и одновременно острую. Я закричала и повалилась вперед, распахнув при этом дверь в кабинку. Лежа на полу, я видела свою цепочку всего в паре шагов от меня, но он тоже был здесь. Стоял надо мной, пока я истекала кровью.
И он тоже увидел цепочку.
– Чей это уродливый крестик? – спросил он.
Я заскрежетала зубами, но боялась, если не отвечу, он либо снова выстрелит в меня, либо решит, что в уборной есть кто-то еще, и пойдет искать Ли и Сару. Похоже на то, что я пыталась поступить героически. Это не так. Уверяю, я действовала из корыстных побуждений. Просто не знала, что он хотел услышать.
– Мой!
– Твой? – уточнил он почти изумленно. Даже парень с оружием не верил, что мне мог принадлежать этот крестик. Какое предзнаменование грядущего.
– Да, – выдохнула я.
– Думаешь, Иисус сейчас присматривает за тобой?
Что он хотел от меня услышать? Я не знала этого парня. Вдруг это был странный христианский терроризм. Вероятность того, что он убьет меня, когда скажу «нет», ровно такая же, как при ответе «да». Я не защищала свою веру, не была мученицей. Я просто хотела выжить.
– Думаю. Да.
Но он больше не слушал. Похоже, его внимание привлекло что-то в другом конце уборной, потому он направлялся к одной из кабинок. Я заползла обратно в свою и свернулась в комок, стараясь не вслушиваться в последовавшие выстрелы. Стараясь не думать, что девочки, которым я сказала спрятаться, возможно мертвы.
После этого он вышел из уборной, и вскоре показалась полиция. Меня повезли в больницу и сказали, что мне очень повезло. Пуля не нанесла столько урона, сколько могла бы, и плечо заживет благодаря физиотерапии и терпению. Они сказали, со мной все будет хорошо.
Но они не знали, что рана – меньшая из моих проблем.
Я не стала рассказывать, о чем мы говорили с ним в уборной. Смешно, учитывая, к чему это все привело, но я не считала это важным. Насколько я знала, никто не слышал этого короткого разговора. В школе погибло два учителя и семь учеников, кому какое дело до потерянной мной цепочки? Или что о ней спрашивал этот придурок с оружием?
Я упомянула об этом только через пару дней после стрельбы, когда в моей палате появился детектив Дженнер и опрашивал меня о том, что произошло. Когда я ему рассказала, он нахмурился и обменялся взглядом с другим офицером.
