– Вам помочь, мисс Бауэр? – спросил он.
– Дело в, эм, моей отметке, – сказала я и положила сочинение на его стол. – Почему я получила тройку?
– Потому что вы ее заслужили, – просто ответил он. Тренер мог бы отмахнуться от меня, но он придвинул листок к себе и достал из ящика красную ручку. – Идите сюда.
Я перегнулась через край стола и смотрела, как он отмечал на моем листке места, где я ошиблась с датами или именами, повторилась, чтобы соответствовать заданному количеству слов. Затем он выписал на поля все, что я могла включить в сочинение, упущенные факты. И отдал бумагу мне.
– В сочинении есть и хороший материал, – сказал он. – Но его недостаточно для лучшей оценки.
– Можно переписать? Чтобы получить отметку выше?
Он покачал головой.
– Боюсь, нет. Здесь не средняя школа, мисс Бауэр. Все намного строже. Но вы можете воспользоваться информацией, которую я вам только что предоставил, и в следующий раз написать отличное сочинение.
Сначала я злилась на него. Это произошло в первом семестре девятого класса. Подумала, он слишком строг ко мне.
Но потом, когда задали следующее сочинение, я достала предыдущее с пометками. Проверила все имена и даты, вместо повторения нашла для включения в сочинение новый материал и использовала другие ресурсы, кроме учебника. Неделю спустя тренер Нолан с улыбкой вернул мне сочинение. Наверху красовалась красная пятерка.
Точнее, пятерка с минусом. Его урок был не таким уж легким.
Я никогда прежде так не гордилась отметкой. И я думаю, он именно этого и добивался. Заставлял нас трудиться, чтобы наш успех стал настоящим триумфом.
Тренер Нолан видел во всех нас потенциал и, как в случае с Майлсом, пытался сделать так, чтобы мы стали лучшими версиями нас самих. Иногда для этого приходилось заставлять недовольных парней работать совместно. Иногда оставлять после уроков, чтобы сделать пометки в сочинении. Он давал нам карту, но добраться до места назначения мы должны были сами, чтобы в итоге понять – это очень многое значило.
Томас Нолан был достойным своих наград тренером.
Но если вы спросите меня – или Майлса, или других его бывших учеников, – как учитель он был еще лучше.
– И что ты будешь делать с письмами? – спросил Денни. Прошло два дня после окончания школы; я, он и Майлс сидели на нашем месте в лесу на откидном борте моего грузовика.
– Без понятия, – призналась я.
После нашей с Келли встречи в кафе прошло две недели. Поговорив с ней, а позже прочитав письмо Майлса, я решила пересмотреть весь свой план. Хотя и плана как такового особо не было. Я была уверена, что единственный ответ – распространить письма, показать людям правду. Мне не приходило в голову, что эта правда может причинить еще больше боли некоторым из нас.
– Мама на днях видела в продуктовом отца Сары, – сказал Денни. – Он сказал, что книга выйдет следующей весной.
У меня свело желудок, боль представляла собой смесь страха и утраты. Я знаю, что родители Сары никогда не посмотрят на меня как на девочку, которая когда-то ночевала в их доме. Не важно, что я сделаю с этими письмами, ущерб уже нанесен. В каком-то смысле я как будто снова потеряла Сару. Ведь они до сих пор важны для меня.
Я не хотела их обидеть. Но господи, я не хочу, чтобы книгу выпустили. Не из-за Келли или моей вины за то, что с ней произошло. Но еще и потому, что Сара бы этого не хотела.
Хватит с меня подталкивать людей к тому, чего они не хотят делать. Даже если я считаю, что так лучше. Наши истории в некотором роде решили проблемы других. Я так больше не поступлю. Ни с кем из нас.
Но это не ответ на первый вопрос Денни.
– Я не могу просто уничтожить их, – призналась я. – Письма. Не знаю, как с ними поступить, но… И выкинуть их тоже не могу. Это кажется неправильным.
– А ты свое написала? – спросил Майлс.
Я покачала головой.
– Пока нет. Не знаю, стоит ли теперь утруждаться.
Он пожал плечами и почесал Глиттер за ушами, когда собака запрыгнула к нам, размахивая хвостом. Казалось, она так же счастлива вернуться в наше тайное место, как и мы. Я думаю, она радовалась свободе, во время которой могла выслеживать по запаху белок и писать на новые деревья. Нам же было и горько, и хорошо. Никто не произнес это вслух, но мы понимали – скорее всего, мы собрались в этом месте в последний раз.
Я посмотрела на дерево, на котором несколько лет назад Майлс вырезал цифру «6». Чувствовала, что Майлс наблюдал за мной, задолго до того, как он потянулся и переплел наши пальцы.
– Ты должна написать письмо, – пробормотал он.
– Я думала, ты против всех этих писем, – отметила я.
Он склонил голову.
– Все оказалось не так плохо, как я думал.
Я улыбнулась и почувствовала пробирающийся к щекам румянец, только в этот раз я радовалась ему, а не пыталась побороть.
Денни явно либо ничего не замечал, либо специально старался абстрагироваться (об этом я узнаю позже).
– Это неплохая идея, – сказал он. – Возможно, написав письмо, ты поймешь, что делать с остальными. Хуже не будет.
Он был прав, что хуже не будет, но я написала все это в надежде получить ответ, но до сих пор настолько же растерянна, как в самом начале.
А теперь я сижу у компьютера и смотрю на этот огромный документ с нашими письмами. Точнее, со всеми, кроме одного. У меня нет письма Келли, но здесь тоже есть ее история. Только история глазами других людей. Как было всегда.
Если попытаюсь это опубликовать, конечно, некоторые из наших историй, написанные нами, увидят свет. Часть истории исправится. Но я снова заберу у Келли ее голос. Я изобразила ее без ее письма. И у меня не больше прав выкладывать ее историю, чем у Макхейлов.
Но если ничего не сделаю, если нажму «удалить», никто из нас не расскажет свою историю. Мы навсегда застрянем в версиях, о которых пишут в газетах и говорят по телевизору. Черт, даже если я это опубликую, такое тоже возможно. Все оставили позади убийство в старшей школе округа Вирджил. Сложно будет изменить общепринятую версию, которой уже несколько лет.
Если это должно случиться, то в ближайшее время. Скоро выйдет книга Макхейлов. Люди снова вспомнят о стрельбе. Это наш шанс сделать так, чтобы люди заметили. Шанс, чтобы нас услышали.
Наверное, я не могу принять это решение, потому что не я вообще должна его принимать?
Ой, подождите. Так и есть.
Не я должна решать, что делать со всеми этими письмами.
Но мне кажется, я знаю, кто должен.
