Тренер Нолан почему-то верил, что я больше чем какой-то бездельник, который не может держаться подальше от драк. Он действительно хотел, чтобы я достиг высоких результатов, когда все остальные сомневались, что я смогу.
И я отплатил ему тем, что его застрелили.
Тем утром – в день стрельбы – я очень злился. Не помню почему. Я всегда на что-то злился. Тренер Нолан задал нам прочитать текст, и все открыли учебники, пытаясь побыстрее приступить к домашнему заданию. А потом какой-то сидящий за мной придурок стянул с моей головы шапку.
Я развернулся к нему. Он как-то сидел со мной на наказании. Какой-то придурок, прогульщик, который столько раз заваливал историю США, что снова изучал ее в свой выпускной год. Такие без причин прижимают младшеклассников к шкафчикам. Ругаются на учителей и просто так дерутся.
Сейчас я не могу вспомнить его имени, но помню, что ненавидел его. Вероятно, потому, что знал – таким через два года буду и я.
Я попытался выхватить у него шапку, но он поднял ее над головой.
– Шапки запрещены дресс-кодом, фрик, – заявил он.
– Верните мистеру Мейсону шапку, – сказал тренер Нолан, едва на нас взглянув.
Парень закатил глаза, но вернул ее. Ведь даже если ты не любишь тренера Нолана, то хотя бы уважаешь.
Я забрал шапку и натянул на голову.
– Но это действительно запрещено дресс-кодом, – сказал тренер Нолан. Быстро улыбнулся мне, и я понял, что он не собирался просить меня ее снять. Пока я держал кулаки при себе, всем было плевать, нарушал ли я дресс-код.
– Я делал тебе одолжение, фрик, – произнес этот парень. – Старался, чтобы ты не выглядел белым мусором.
Я хотел его игнорировать, но он все продолжал, шептал достаточно тихо, чтобы тренер Нолан ничего не слышал.
– Я знаю, что ты живешь с бабушкой, – сказал он. – Потому что твои родаки в тюрьме? Они наркоманы?
Знаю, он пытался меня спровоцировать. Хотел довести до драки. Он меня не знал. Не имел причин меня ненавидеть. И просто ткнул пальцем в небо по поводу родителей. Потому что знал – если кто и клюнет на эту наживку, даст ему эту драку, так это я. И он оказался прав.
Я вскочил с места и ударил его прямо в лицо.
Он уклонился, а я попробовал еще раз. Он тоже начал вставать, но ко мне сзади подошел тренер Нолан и схватил за руку.
– Довольно, – сказал он. Этот придурок даже не успел замахнуться.
Я стряхнул руку тренера Нолана и скрестил руки.
И тогда он посмотрел на меня. С глубоким разочарованием. Ничего не сказал, но я знал, о чем он думал. Я только вернулся и уже влез в неприятности. Он гадал, стоило ли вообще со мной возиться. Этот его взгляд причинил боли больше, чем взгляд кого-то другого.
– Идем, мистер Мейсон, – произнес он. – В администрацию. Все остальные читайте, пока не прозвенит звонок. Я скоро вернусь.
До администрации мы так и не добрались.
Я вышел за ним из кабинета. Пока шли, он разок взглянул на меня, а потом снова устремил взгляд вперед.
– Ты должен прекратить это дерьмо, Майлс, – сказал он. – Ты умный парень. У тебя есть потенциал. Я все пытаюсь тебе это показать, а ты все портишь.
– Тогда перестаньте пытаться, – подсказал я.
Он вздохнул.
– Возможно, так и надо сделать.
Я засунул руки в карманы и уставился под ноги. Мы завернули за угол.
Секунду спустя послышались выстрелы. Они доносились из коридора возле старого кабинета информатики. Тренер Нолан увидел …… раньше меня. Мы оба застыли. Затем тренер Нолан побежал. Не от парня с оружием, а к нему. Он знал, что парень вооружен. Знал, что его могут убить. Но все равно побежал вперед. Чтобы помочь.
А я? Я просто стоял на месте.
К нам бежала Эшли. Мне до сих пор снятся эти кошмары. Страх на ее лице. Как она повалилась на пол. И кровь.
– Опусти оружие! – прокричал тренер Нолан. – Опусти! Еще пока не…
Еще пока не поздно. Вот что он собирался сказать. Всегда говорил мне эти слова. Еще пока не поздно добиться большего. Остановиться. Все изменить.
Но, Ли, было поздно. Потому что тренер Нолан даже не успел закончить это предложение, как его грудь пробили две пули. Я увидел, как он замер. Услышал, как он ахнул. Не знаю, от шока или от боли. А потом он упал.
И знаешь, что я сделал? Я побежал.
Я собирался забежать в уборную. Больше не мог придумать куда. Решил, там можно спрятаться в кабинке или где еще. Но через пару шагов споткнулся об Эшли и упал на нее. Он все еще стрелял, и я прошептал Эшли, чтобы она помолчала. Знал, если поднимусь, он, вероятно, и меня застрелит. Поэтому притворился на ней мертвым.
Я притворялся мертвым, тогда как в нескольких шагах от меня истекал кровью тренер Нолан.
Притворялся мертвым, тогда как …… вошел в уборную и начал стрелять.
Пока он стрелял в вас, Ли.
Эшли всем рассказала, что я пытался ее защитить. Но это неправда. Я просто пытался сбежать. Пока я лежал на ней, сердце колотилось так сильно, что я думал, сломаются ребра. Я все думал, как мне выбраться оттуда, пусть даже оставлю там Эшли, как двигаться, чтобы он меня не заметил. Я не слышал, что происходило в уборной. Не слышал ничего, кроме голоса в голове, который требовал убираться.
Я был не героем, а трусом.
И самое худшее, если бы я так не облажался, тренер Нолан был бы жив. Если бы я просто послушался его. Если бы проигнорировал этого парня за спиной и не попытался ударить. Если бы старался держаться подальше от неприятностей, он был бы жив.
Он хотел мне помочь, тогда, когда остальные не считали, что я этого достоин. И если бы я позволил ему, он никогда не вышел бы в этот коридор.
Он умер из-за меня.
Но этого никто не знал. Они знали лишь то, что сказала Эшли. Она думала, я герой. И на меня впервые никто не разозлился. Никто не разочаровался во мне. Бабушка сказала, что гордится мной. Она никогда прежде такого не говорила. Не было на то причин. На меня стали смотреть, словно я чего-то стою.
Ты смотрела на меня, словно я чего-то стою.
Я не хотел, чтобы во мне видели героя, но мне было приятно, что в кои-то веки меня не считали пропащим.
Знаю, я не рассказывал тебе о родителях или почему переехал к бабушке. Но тот парень не просто так разозлил меня на уроке истории. Когда мне было пять, у мамы случился передоз. Она умерла и оставила меня с отцом. Ты думаешь, после произошедшего с мамой он стал бы держаться подальше от наркотиков. И держался год. Потом мы ненадолго переехали в Теннесси, и наркотики настигли нас снова.
Папа, трезвый или нет, всегда был придурком. Я часто оставался один, когда он уходил за дозой, напиться или найти другой способ потратить деньги, которых у нас не было. Психотерапевт, к которому я ходил после стрельбы, предположил, что я именно из-за этого начал драться с другими. Потому что хотел обратить на себя его внимание. И попадал в неприятности, чтобы он меня заметил. Мне кажется, я просто злился. На него. На маму, потому что умерла. На то, что все остальные в моей школе счастливее меня.
