– Но разве ты не хочешь, чтобы об этом узнали? О том, что произошло на самом деле?
– Раньше хотела, – призналась она. – Я рассказала, что могла, когда мне было шестнадцать, когда я думала, что это имеет значение.
– Но до сих пор имеет.
– Три года назад ты так не думала.
– Я… Знаю. Келли, мне жа…
Она подняла руку, чтобы я замолчала.
– Все нормально. Я на это не злюсь.
– Нет?
– Тогда злилась, – сказала она. – Была уверена, если ты заговоришь, тебя услышат. Тебе скорее бы поверили, чем мне. Я была уверена, если заговорит хотя бы один человек – единственный оставшийся в той уборной в живых человек, – все попросят у меня прощения. Господи, какой я была наивной.
– Возможно, они бы попросили.
Она покачала головой.
– Нет. Эта история оказалась мощнее наших, Ли. И я понимаю. Чертовски хорошая история. Милая симпатичная мертвая девочка, мученица, погибшая за свою веру, намного лучше злой эмо-чики, отвечающей с запинкой, потому что она не знает, что хочет услышать этот маньяк с оружием. Возможно, если бы я умерла, история была бы куда лучше. А может, нет. Не уверена, что из меня получилась бы великая мученица.
– Все равно мне надо было что-то сказать.
– Да. Надо было. Но тогда, наверное, вместо одной семьи из города прогнали бы две. Как я уже сказала – это хорошая история. И знаешь, что нравится людям больше правды? Хорошая история.
Она произнесла это так обыденно. Никакого гнева. Никакой злобы. Полная апатия с намеком на обреченность. Таковы факты, по крайней мере как она их видела. Нет необходимости так заводиться.
– Я тогда была такой глупой, – произнесла она, почти посмеиваясь. – Старалась рассказать всем правду. Не для того, чтобы люди боготворили меня так же, как Сару. Мне на это было плевать. Я просто… Не знаю. Я думала, правда важнее.
– Важнее, – настаивала я. – Правда важнее.
– Почему?
– Потому что… потому что это правда. – Мне не удавалось озвучить то, что я хотела сказать. Я продолжала думать о Майлсе, нашей вчерашней дурацкой ссоре на парковке. Вроде бы все так просто. Правда важна. Факты важны. Почему люди не могли этого понять? Разве нам не твердили с детства, что надо всегда говорить правду?
Три года назад мне это не удалось. Я молчала и совершила ужасную ошибку. Почему теперь, когда я пыталась все исправить, Келли и Майлс не могли меня поддержать?
Она сделала еще один глоток кофе и посмотрела влево, в окно. Мимо кафе шли люди. Мамы толкали коляски с детьми. Парочки держались за руки. Никто снаружи не знал, что в этом захудалом кафе сидят две выжившие в национальной трагедии. Черт, они, наверное, уже несколько лет не вспоминали про стрельбу. Так давно двинулись дальше, что мы стали лишь…
Историей.
– Ты знала, что я ходила в церковь?
Я взглянула на нее, но Келли на меня не смотрела. Она все еще выглядывала в окно.
– В небольшую методистскую церковь в соседнем городе. Ее посещали мои бабушка с дедушкой, поэтому я была не против их туда отвозить. Там не было никого из школы. Я думала… Думала, там безопаснее. – Она поджала губы. – Я рассказала священнику правду. А он на следующей неделе написал целую чертову проповедь о Саре. Сказал, мы все должны стремиться быть как она. Бабушка назвала его проповедь лучшей.
– Он тебе не поверил?
– Нет. А когда я попыталась рассказать правду бабушке, она сказала: «А ну прекрати, Келли Рене. Врать, чтобы добиться внимания, леди не к лицу». Иногда я гадаю, а поверили ли мне родители. Они говорят, что да, но… – Она пожала плечами. – Мне кажется, оба обрадовались, когда я перестала об этом говорить после переезда. Они прошли почти через такой же ад, что и я.
– Мне так…
– Прекрати извиняться, – огрызнулась она и смерила меня взглядом. – Я тебе не поэтому рассказываю. Не пытаюсь вменить тебе в вину. Мне плевать на нее, Ли. Я пытаюсь донести, что правда в моем случае сделала только хуже. И пока ты сидишь тут и говоришь, что правда важнее, я говорю тебе – нет. Ни для меня. Ни для кого.
– Но…
– Каждый раз, как я говорила, меня затыкали. Мой голос затоптали. Мои собственные друзья и соседи превратили меня в чертова мультяшного злодея. Вот что сделала со мной правда. Они причинили боли больше, чем тот выстрел. Поэтому родители Сары могут писать любую книгу, какую захотят. Это их выбор. Мой же – попытаться оставить все это позади. И это чертовски сложно, когда ты продолжаешь постоянно писать и звонить, чтобы мы просто посидели здесь и обсудили, насколько тебе важна правда.
Ее слова начали медленно доходить до меня. Она не просто избегала меня – девушку, которая не заговорила, – последние несколько недель. Она избегала прошлого. Она выстроила новую жизнь, а я доставала ее, надеясь убедить написать письмо для моей коллекции, надеясь, что она поделится правдой с… кем-то, кому я решу отдать эти письма, когда закончу. А она меньше всего этого хотела.
Вероятно, я не лучше брата Ллойда.
Она встала, взяла сумку и допила кофе.
– Мне пора. Кампус в получасе езды, а я обещала друзьям, что встречусь с ними для подготовки к экзаменам. Так что если ты об этом хотела со мной поговорить…
Я кивнула. Пришлось сдержать очередное извинение. Оно подбиралось к кончику языка и почти преодолело губы, но я поборола его. Она не нуждалась в моих извинениях. Ясно дала это понять. И меньшее, что я могла сейчас сделать, это выслушать, чего она хочет.
– Отлично. Тогда я пойду. Я бы сказала: «Увидимся», но будем честными, я надеюсь, что нет. Без обид.
Я снова кивнула.
И она ушла. А я еще с час сидела в этом кафе, смотрела в окно и гадала, что же делать дальше.
И я до сих пор пытаюсь это понять.
Рози Мартинез
От Иден:
Кажется, в своем письме я выставила Рози плохой. Просто мы не ладили. Это очень сложно, когда вы – единственные дети в таких дружных семьях, как наши.
Но было пару раз, когда я думала, что она пыталась устранить разрыв между нами. Например, когда я однажды приехала к бабушке и увидела Рози, читающую в кресле мангу. Как только я вошла, она попыталась ее припрятать, но я заметила.
– Что ты читала?
– Ничего. Так, ерунду.
Я закатила глаза и пошла к кухне, но она остановила меня, откашлявшись.
– Вообще-то… ты можешь мне помочь?
– Помочь? С чем?
Она подняла мангу.
– Я взяла это у Джареда. Знаю, что тебе такое нравится. Но не понимаю, как это читать. Как-то все бессмысленно.
– Читать надо слева направо, – сказала я. – Не как у нас.
