– Другие страны должны заставить бразильцев это прекратить.
Индеец несколько секунд разглядывал его проницательным, глубоким взглядом.
– У вас есть право так говорить, – произнес он наконец каким-то загадочным прощающим тоном.
Джонатан нахмурился. А индеец все смотрел на него спокойным, добрым взглядом.
– Что вы этим хотите сказать?
Индеец заговорил тихим голосом, безо всякой горечи упоминая трагедию, происходящую на земле его предков.
– Бразильцы вырубают леса, чтобы расчистить место для соевых полей, а соя нужна, чтобы кормить быков.
– Да, я знаю.
Он долго смотрел на Джонатана таким доброжелательным взглядом, что молчание становилось уже тягостным. Тогда индеец снова заговорил очень спокойным и добрым голосом:
– А вы знаете, для кого предназначены эти быки?
Чтобы понять, что ему сказали, Джонатану понадобилось несколько секунд. Потом он вдруг застыл на месте и нервно сглотнул слюну. Рука, державшая гамбургер, вспотела. Он почувствовал, как краска заливает лицо.
Он простоял несколько мгновений, которые показались вечностью, под добрым взглядом этого человека, полного достоинства и, как ни парадоксально, сочувствия.
20
Мир слагается из наших индивидуальных деяний.
Изменить что-то в себе самом – единственный путь сделать мир лучше.
Сделать мир лучше, сделать мир таким, в каком будет радостно жить.
Эта мысль крутилась в мозгу Джонатана. Он в кровати, не в силах заснуть.
Доброта, которую он почувствовал в индейце, помноженная на чувство вины, привели его к ясному пониманию того, что на данный момент казалось ему твердым убеждением.
Ведь Ганди удалось резко изменить историю Индии, не предпринимая никаких попыток кем-то управлять, именно тогда, когда он начал что-то менять в самом себе. Он всегда представал перед людьми полным спокойствия и уверенности, в скромном дхоти
[13] из белой хлопчатой ткани, всегда отказывался от любых почетных титулов. Все уже позабыли, что в юности он был болезненно застенчив и носил костюм-тройку в надежде, что его заметят и признают англичане. Ведь именно его внутренняя эволюция, его трансформация в человека спокойного и безмятежного, доброго и справедливого, в человека, лишенного всякого эгоизма, сделала его более могущественным, чем вся Британская империя, с ее армией и общественными институтами.
Еще жив в памяти тот настоящий внутренний переворот, который, сидя в тюрьме, произвел Нельсон Мандела в Южной Африке. Однако все позабыли, что в молодости Мандела проповедовал вооруженную борьбу, за что и был арестован. Но, сидя в тюрьме, этот человек пережил удивительную личную эволюцию. Он не только стал пацифистом, противником насилия, но нашел в себе силы простить своих врагов, своих тюремщиков, двадцать семь лет незаконно продержавших его в неволе. И только благодаря тому, что он нашел в себе эти силы, страна относительно мирно пережила невероятный «зеркальный» поворот ситуации.
Джонатану наконец удалось заснуть, и ему приснился странный сон.
Он летит в облаках, потом поднимается над ними, планируя в бесконечно синем небе над белым полотняным морем.
Он пролетает над Россией и видит Ленина и революционеров, которые собираются на улицах и с энтузиазмом повторяют:
Мы требуем, чтобы в стране наступило равенство.
Когда же черные облака рассеиваются, Джонатан видит миллионы валяющихся повсюду мертвецов. Снова набегают облака, и очень быстро наступает ночь. Джонатан чувствует, что он в невесомости, и медленно поворачивается в небе вокруг собственной оси. Под ним плывут облака, над ним черное небо. Потом на горизонте снова появляется слабый белый свет. Снизу в Джонатана нацеливают стрелы своих крестов колокольни церквей Санкт-Петербурга. Вокруг современные дома, по улицам ездят автомобили.
На верхушке небоскреба, подняв плечи, сидит Ленин. Он что-то говорит, но Джонатан прекрасно знает, что это голос Марджи.
Все это для того, чтобы привести к положительному результату самую неравноправную в мире страну, которая сейчас представляет собой место действия разнузданного капитализма.
Тут порывом сильного ветра, которому Джонатан не в силах противостоять, его быстро сносит на восток. Теперь он летит над Китаем и где-то далеко внизу видит Мао. Тот с полуулыбкой на губах провозглашает новую экономическую политику.
Великий Бросок вперед позволит нам увеличить производство продуктов сельского хозяйства.
Облака сгущаются и чернеют. Голос Мао доносится словно из небытия.
В последующие три года в Китае умрут от голода тридцать миллионов человек…
Молнии, как клинки, рассекают сумрак. Облака рассеиваются.
Джонатан летит над Францией и сверху узнает Бургундию, которую так любил в детстве. По холмистым лугам тянут повозки быки. За лесом возникает Париж: коляски, фиакры, крики возниц на узеньких, грязных и смрадных улочках. Солнце клонится к западу и освещает крыши красновато-коричневым светом с золотым отливом. В клубе якобинцев берет слово Робеспьер. Он искренен в своем идеализме.
Лишить правящий класс всех привилегий.
А потом – гильотина, катятся вниз головы, льется кровь, и повсюду стоит ее терпкий, удушливый запах. Улицы заполняются вязкой красной жижей, которая дальше разливается по проспектам. Весь Париж окрашивается в красный цвет. Площадь Согласия. Робеспьер глядит на текущую кровь. Мимо него проезжает берлина, дорожная карета, а перед ней едут мотоциклисты. Кровавое море расступается перед ними. Робеспьер аплодирует. В берлине сидит какой-то человек и как заведенный повторяет очень искренне:
Я служу согражданам.
Мотоциклы, а за ними берлина поднимается по улице Руайяль.
Я служу согражданам.
Кортеж сворачивает налево и въезжает на Фобур-Сент-Оноре.
Я служу согражданам.
Кортеж приближается к Елисейскому дворцу, и человек сходит с дорожной коляски.
Я служу согражданам.
Перед ним уже расстелена красная ковровая дорожка. Республиканские гвардейцы в черных с золотом мундирах и шлемах с красными плюмажами образуют линию почетного караула.
Пассажир берлины проходит по дорожке, входит во дворец, минует гостиные с позолоченными деревянными панелями и шелковыми обоями на стенах и подходит к лестнице. Коридорные тоже становятся перед ним по стойке «смирно».
Сомелье в белых перчатках с поклоном предлагает вина с лучших виноградников Франции.