Джонатан нахмурил брови.
– Ты приведешь кучу возражений, – сказала она, – но тем не менее почти всегда это правило срабатывает.
– Не могу понять почему.
Марджи принесла еще кофе, как всегда горячий и ароматный.
– В этом есть глубокий смысл, и мне бы хотелось, чтобы он открылся тебе в результате одного опыта.
– Опыта?
– Я его для тебя организую с помощью своего фонда.
– Мне казалось, ты уже лет десять как отошла от дел.
Вместо ответа, она улыбнулась:
– А пока что могу привести тебе несколько наглядных примеров, если не возражаешь. Ну хотя бы в плане человеческих взаимоотношений. Представь себе: кто-то высказал мысль, которая кажется тебе абсолютно ложной, даже шокирующей.
– Представил.
– Если ты ему возразишь и раскритикуешь его идею, что произойдет? Он явно будет обижен и примется защищать свою точку зрения, чтобы не остаться в дураках. Его позиция оформится, и он уже не сможет изменить свое мнение. Оспаривая его идею, ты его в ней только укрепил…
– Понятно…
– В восемнадцатом веке во Франции монархия старого образца боролась с философами эпохи Просвещения, и дело кончилось тем, что движение окрепло и вылилось в революцию тысяча семьсот восемьдесят девятого года.
Джонатан кивнул головой.
– В России в начале двадцатого века, – продолжала Марджи, – царская полиция преследовала всех неугодных, будь то социалисты или либералы. В результате ожесточение оппозиции только увеличилось, чем и воспользовались в тысяча девятьсот семнадцатом году коммунисты.
– А я этого не знал.
– У меня есть еще более убедительный пример, – сказала она, вставая, – но посиди пока: мне нужно кое-что уточнить.
– Да ладно, не стоит…
– Очень даже стоит.
Она вышла из комнаты и несколько минут спустя вернулась с листком бумаги в руке.
– Помнишь, в две тысячи втором году американская администрация бросила лозунг «войны с терроризмом». В тот год Государственный департамент США насчитал по всему миру сто девяносто восемь терактов, в результате которых погибли семьсот двадцать пять человек. После десяти лет неустанной крупномасштабной борьбы с привлечением всех возможных средств американская администрация собрала сведения за две тысячи двенадцатый год: шесть тысяч семьсот семьдесят один теракт с гибелью более одиннадцати тысяч человек.
– Это успокаивает…
– Знаешь, по части здравоохранения – та же картина. Когда-нибудь мы с тобой об этом поговорим. Сегодня мне не хочется читать тебе лекцию по биологии.
– Все это прекрасно, но ведь и принимать все на веру тоже нельзя. Индивидуалистская и потребительская модель поведения, которая сделала всех несчастными, распространилась почти по всей планете, даже в те ее уголки, где царит самобытная, отличная от нашей культура. Она полностью все себе подчинила. И мне это отвратительно.
– Именно из-за своего стремления к гегемонии эта модель и разрушит сама себя. История нам это демонстрирует из века в век. Наполеону удалось завоевать пол-Европы, так? А когда он утратил власть, территория Франции была меньше, чем когда он к власти пришел… Вспомни Римскую империю, Священную Римскую империю германцев, Османскую империю, колониальные империи, Советский Союз… Все империи, что стремились навязывать свои порядки, распались.
Джонатана все это не до конца убедило, хотя слова Марджи, по сути, и внушали спокойствие. Он выглянул в окно спальни. Ночной сумрак постепенно рассеивался. Взяв в руки горячую чашку, он отпил глоток. Вкус был терпкий и бодрящий. Тепло разлилось по телу, и негодование стало понемногу стихать. Тихий голос Марджи отвлек его от раздумья.
– Поверь мне, борьба бессмысленна, и, как две с половиной тысячи лет назад говорил Лао-Цзы, «лучше зажечь свою маленькую свечу, чем проклинать тьму».
– Зажечь свою маленькую свечу, – с сомнением повторил Джонатан, задумчиво глядя в окно.
Луна исчезла, растворившись в сиянии неба, с которого сошла ночная дымка.
Марджи снова заговорила, спокойно и простодушно:
– Нас зачастую раздражает в других то, что мы не принимаем в самих себе.
Джонатан был готов парировать удар. Марджи его не щадила, хоть и говорила очень доброжелательно. Он уже совсем собрался вернуться к теме разговора, но, откровенно говоря, не видел, в чем состоит его ответственность за беды общества. Ну да, конечно, он, может быть, и не был великим мастером своего дела, но кто им был? Совершенных людей не бывает. Он считал, что ему не в чем себя упрекнуть. Если бы все люди были такими же «непорядочными», как он, Земля была бы раем.
Марджи наклонилась к нему, глаза ее блестели, почти смеялись, а в голосе появились доверительные нотки.
– Не ищи дьявола в других, лучше ищи божественное начало в себе.
Джонатан несколько мгновений пристально на нее смотрел. Он был раздосадован и немного обижен.
– Божественное начало во мне? Я считал, что в глубине души каждый грешен…
– Ну, знаешь, это, пожалуй, худшее из толкований, какое можно было сочинить. Как подумаю, к каким разрушениям в душах это привело… Последствия сказываются еще и сегодня…
– И все же Адам и Ева ослушались, – сказал Джонатан с иронической усмешкой.
Марджи тоже улыбнулась:
– Хочешь знать мое мнение? Если Бог существует, то это Он пожелал, чтобы Ева надкусила яблоко!
– В Библии сказано, что Он ей это запретил…
– Ага, чтобы ее подзадорить и подтолкнуть! Взбунтовавшись, Ева совершила первый в мире свободный поступок. Это не первородный грех, а первородная свобода!
– Ну это уж ты хватила через край…
Марджи изобразила притворное смущение:
– Как может верующий человек хоть на минуту представить себе, что Бог был не способен создать совершенное существо, полностью подчиненное Его воле? Если бы Он хотел, чтобы Ева послушалась, она бы послушалась. Нет, поверь мне, Бог пожелал создать свободного человека!
С этими словами она взяла бутылку виски и капнула несколько капель себе в чашку с кофе. Джонатан посмотрел на нее. Вот уж действительно, личность незаурядная. Он завидовал ее непоколебимому оптимизму.
– Ладно, допустим, во мне есть божественное начало… А как я его найду?
Она улыбнулась самой доброй из улыбок:
– Догадайся.
– Нет, ты скажи…
– Я тебе на этот вопрос уже ответила.
– Ага… ты мне только что сказала: «Ищи внутри себя» – ты это имела в виду?
– Быстро соображаешь.
– Но это не говорит мне, как искать. Да и что это такое – божественное начало во мне?
