– Чего ты дерёшься, – обиженно буркнула Дака, встала и ушла в середину вагона.
Там она встала на круговую соединительную платформу, которая на каждом повороте крутилась, и сделала вид, что стоит на сёрфинговой доске.
Сильвания закатила глаза и отвернулась к окну. Когда уже её сестра прекратит свои детские забавы?
– «Альберт-плац», – пропел женский голос из громкоговорителя, объявляя остановку, и трамвай резко затормозил. Дака, которая в этот момент «сёрфила», ни за что не держась, пролетела по вагону вперёд и с размаху ударилась о валидатор для погашения билетов.
– Фумпс! – взвыла она и схватилась за ушибленный локоть. Потом потёрла лоб, которым налетела на железную штангу.
Сильвания вскочила с места с помидором в руке:
– Дака! Ты ушиблась? Тебе больно?
В два прыжка Сильвания очутилась около сестры и трижды поплевала на её локоть, как это было заведено в Трансильвании.
Про такой обычай хозяйка Фуффи ничего не знала. Она смотрела на девочек выпучив глаза. Трамвай снова тронулся.
– Как я ненавижу эскалаторы, трамваи и метро! – Дака от боли стиснула зубы. – В Бистрине мы бы в это время ещё спокойно лежали в своих гробах, а вечером бы полетели в школу без всяких препон.
– Тсс! – прошипела Сильвания и оглянулась по сторонам.
– Откуда это взялся женский голос, который сейчас объявлял остановку? – спросила Дака, глянув в сторону водительской кабины. – Там ведь мужчина сидит!
Сильвания пожала плечами:
– Может, у него ломается голос.
– Следующая остановка – «Рингельнац-штрассе», – снова пропел из громкоговорителя женский голос.
Сильвания в тревоге посмотрела на сестру:
– «Рингельнац-штрассе»?
– Нам надо выйти! – крикнула Дака. – Эй, стоп! Тпру-у! Остановите!
Все пассажиры оглянулись на Даку. Дака встречно посмотрела на пассажиров:
– Что такого? Мы хотим здесь выйти.
Моментально около сестёр очутилась Фуффи со своей хозяйкой. Хозяйка строго оглядела девочек, потом медленно подняла палец и нажала на красную кнопку на штанге у двери. Трамвай остановился, и дверь открылась.
Дака поскребла в затылке:
– Ах, вот оно что, ну да, я всего лишь хотела действовать наверняка.
Женщина первой выпустила на выход свою Фуффи. Собачка не торопилась. Её хозяйка тоже. Когда очередь дошла до Сильвании и она уже собиралась выйти, дверь зашипела и стала медленно закрываться.
– Дверь! Быстро! – крикнула Дака и подтолкнула сестру сзади. Немножко сильнее, чем намеревалась.
Сильвания, всё ещё держа в руке помидорку, выпала из вагона в сужающийся дверной проём ничком, словно фигурка из картона, прямо на велодорожку, которая проходила рядом с рельсами.
«Дзинь-дзинь-дзинь!» – прозвучало у неё над ухом, и мимо пронёсся велосипедист.
– Эй, здесь велодорожка! – крикнул следующий велосипедист.
Сильвания оглушённо металась то влево, то вправо, а велосипедисты объезжали её как слаломисты.
Дзинь-дзинь-дзинь!
– Сойдите с велодорожки!
– Осторожно!
– Дайте дорогу!
Сильвания вертелась на месте как юла. Отовсюду подъезжали велосипедисты. Движение было как на автобане. Фш-ш-ш! – мимо неё то и дело проносились люди на двух колёсах. Некоторые настолько близко, что Сильванию обдавало ветром.
– Сильвания, сюда! – кричала Дака, стоя на тротуаре.
– Как она там очутилась? – недоумевала Сильвания. Не перелетела же среди бела дня в центре города? Или переместилась телепортацией? Краем глаза Сильвания увидела, как прямо на неё едет велосипедист с прицепленной сзади детской коляской. Это был уже большегрузный и неповоротливый транспорт! Ей нужно было убираться прочь с дороги, причём немедленно.
Она отпрянула от пары велосипедистов, потом собрала все силы и изготовилась к большому заключительному прыжку на тротуар.
– Ону, цой, трош! – прошептала она и прыгнула.
«Бумс!» – прозвучало рядом.
– А-а-а! – крикнул кто-то.
Сильвания глянула вверх и увидела побагровевшее лицо мужчины. У него были реденькие рыжеватые волосы, светлые ресницы и широко раскрытые глаза, которыми он буравил Сильванию.
– Мои ноги! – с болью прошипел мужчина сквозь зубы.
– Что-что?
– Ты прыгнула мне на ноги!
Сильвания отпрянула:
– О, простите!
Мужчина уставился на помидорку в руке Сильвании. Помидорка была наполовину раздавлена. Он посмотрел на свою голубую рубашку. На ней осталась вся вторая половина плода.
– О, мне очень жаль, я… – Сильвания достала смятый носовой платок и принялась оттирать голубую рубашку. Пятно величиной с монету расползлось до размеров подставки под пиво.
– Прекрати! – крикнул мужчина и добавил уже спокойнее: – Я сам всё сделаю. В другой раз будь внимательней.
И он отвернулся и строевым шагом скрылся в толпе пешеходов.
Сильвания, вздыхая, смотрела ему вслед.
– Чёрт возьми, вот это было круто! – Рядом с Сильванией стояла Дака. – Как ты сиганула, и потом вдруг – бумс! – прямо в этого типа. Он, должно быть, зазевался. И потом помидорка – плюх! – это было по-настоящему боибине.
– Какое там боибине! Это был большой фумпс.
– Ах, да брось, ты его больше никогда не увидишь. И потом, ты ведь извинилась.
Сильвания бросила остаток помидорки в урну.
– О нет! – Она оттянула свой пуловер и уставилась на пятно.
– На красном пуловере считай что ничего не заметно. Но вот шляпа…
– А что с моей шляпой? – Сильвания сорвала с головы свою красную соломенную шляпу с чёрной лентой в красную крапинку. На одной стороне шляпы край загнулся вверх, а посередине шляпа смялась, так что стала походить на сомбреро.
– Моя красивая шляпа! – жалобно стонала Сильвания. – Теперь у меня вид как у мексиканской работницы с плантаций.
– Ничего, бывает и хуже. Например, на солнце можно рассыпаться в пыль. Так что лучше надень её.
Сильвания ещё пару секунд скорбно рассматривала свою шляпу, потом снова надела её, низко надвинув на лоб.
Они ещё ни разу не были в школе и теперь явились сюда с дырой в пуловере, томатным пятном на нём же, с шишкой на лбу, с синяком на локте и в помятой шляпе. Разве так должно выглядеть начало чудесного школьного дня?
Добро пожаловать в седьмой «Б»
Мартин Грауп вышел из учительского туалета с перекошенным лицом. Он минут десять оттирал там с рубашки пятно от помидора. Но оно не уходило. И, как назло, сегодня, в первый школьный день нового учебного года! Был бы у него хотя бы галстук, которым можно было всё скрыть. Но ему так хотелось казаться раскованным и небрежным – в рубашке и джинсах. И не только перед учениками, но и перед Катрин Реннеберг, новой коллегой.
