Малютке Кристал теперь два. Она не может дождаться, когда дочери исполнится три. Если три исполнится, то она преодолеет возраст Даниеля. Может быть, тогда ее сны о нем погаснут. Может быть, это паническое чувство страха уйдет. Впрочем, она не верит. Сновидения и страх останутся с ней навсегда, а они только ухудшились после рождения Кристал. Сначала она думала, что эти сновидения – призрак Даниеля, который хочет еще сильнее наказать ее из могилы, но в глубине души она знает: это не так. Даниель был хороший мальчик. И всего двух с половиной лет.
Она поднимается по лестнице и баюкает Кристал, прижимая девочку к своей худой груди. Одежду девочки пора постирать, как и большинство ее подгузников, и весь их маленький дом немного пахнет какашками и теплым молоком, но Джон опять не оставил ей ни цента, и у нее кончился стиральный порошок. Так не может продолжаться. Ей нужно позвонить Джоанне. У нее нет иного выхода. Она, может быть, и заслужила эту жуткую жизнь с человеком, который пьет без меры, называет ее убийцей и говорит, что она вызывает у него отвращение каждый раз, когда она пытается угодить ему, но ее Кристал, ее Ава – нет. Если они останутся здесь, кто знает, чем это закончится? Что он может сделать?
Вчера вечером поступил такой звоночек, и ей необходимо действовать. Показать наконец характер. Стоит ей закрыть глаза, как она видит: бутылка разбивается о стену справа от ее головы. Малютка Кристал – она сидит на полу – потрясена настолько, что, доведенная до слез ссорой родителей, даже на секунду перестала плакать. Она вся в осколках стекла, залита вином.
Его ярость сразу погасла. Он любит дочь, она это знает, но она знает и что такое насилие, а от его поступка у нее кровь холодеет в жилах, в пьяном угаре он во всем винит ее. Она сильно повзрослела за последние три года, три долгих года с той идеальной ночи, когда поведала ему свою тайну. Она многое узнала о людях. Она знает: он ее любит, но еще знает и другое: за это он себя ненавидит. Бóльшую часть времени он не может смотреть на нее, а когда они занимаются сексом, она чувствует его отвращение. Когда появилась Кристал, все стало еще хуже. Ее детская невинность – постоянное напоминание Шарлотте о том, чтó она сделала.
«Ты чудовище!» – вот что он сказал ей прошлой ночью. – Как я могу любить чудовище?» Его слова хуже ударов, но и удары, вероятно, не за горами. Ей уже приходилось видеть такое, и она в ужасе: он может начать вымещать свою злобу на Кристал, сколько бы он ни говорил о любви к ней, потому что она знает, как легко насилие выходит из берегов.
Она слишком крепко прижимает к себе пухленькую девочку – та начинает плакать. Не вскрикивает, не завывает, а испускает тихие всхлипы, словно улавливает боль матери. Такое, конечно, возможно, а еще она, может быть, боится теперь плакать громко, даже когда папы нет дома.
Джон ушел надолго. Он не на работе, он в пабе. Или у букмекера. Или дома у приятеля. Он теперь работает всего несколько часов в неделю, и вечно так продолжаться не может. Он пьет беспробудно – долго его такого на работе держать не будут. Некоторое время она еще видела в нем человека, которого полюбила когда-то, теперь уже нет. Теперь, когда все это превратилось в грязь. Хуже чем грязь. Эта ужасная ненависть, которая исходит от него.
Она должна позвонить Джоанне. Дальше идти некуда. Пора ей признать, что она потерпела поражение. Может быть, ничего страшного; может, она останется тем, что она есть теперь, и переедет в маленькую квартирку в этом же городке… может, даже в свою прежнюю квартирку. Она не сможет работать, пока Кристал не пойдет в школу, но почему бы ей не жить так, как она жила до встречи с ним? Жизнь войдет в свою колею, как в те времена, когда она была счастлива.
Нет, по-прежнему, конечно, не будет. Джоанна уже недовольна ситуацией. Она считает ее «опасной». Джон «стал в высшей степени непредсказуемым». И она права. Ему нужно было согласиться на консультацию, которую они ему предлагали, когда узнали, что она ему все рассказала. Но он не захотел. Сказал, что все в порядке. Что любит ее. Это еще до того, когда на его плечи лег груз отцовства и груз ее тайны, которую он должен был хранить как зеницу ока.
И вот что еще она узнала за эти годы. Ее тайна принадлежит только ей. Это ее бремя, и если она попытается разделить его с кем-то, то лишь вдвое утяжелит. Если она уйдет от Джона, она не сможет оставаться здесь; надеясь на это, она выдавала желаемое за действительность. Джоанна, полиция, все люди, которые принимают за нее решения, не допустят этого. Джон не раз грозил: если она заберет Кристал, он разрушит все. Расскажет всем. Прикончит ее. В трезвом виде он просит прощения, но он почти не бывает трезвым. Нельзя верить пьянице, теперь она это знает.
Кристал плачет, и она должна сделать то, что лучше для дочери. Она сгорает от стыда, когда все же звонит своему инспектору по надзору. Хотя Джоанна и настоящий профессионал, теперь от нее уже ничего не зависит. Приводятся в действие планы. Они, казалось, были готовы к этому больше, чем она. Ей остается только оставить ему записку. Она пытается написать, что чувствует, но при этом оставаться холодной к нему. Ему это необходимо. Ему, как и ей, необходимо все начать заново. Она пишет – ее руки дрожат. Она больше не любит его. Это правда. Она его боится. И это тоже правда. Она пишет одну последнюю строчку, складывает бумагу и оставляет на кухонном столе.
Оставь меня в покое. Не пытайся найти меня. Не пытайся найти нас.
Она теперь успокоилась, она всегда спокойна, когда кто-то другой принимает за нее решения, она собирает то, что ей нужно, и осколки ее легатированной жизни – паспорт, медицинскую страховку, все, что делало этот призрак личности реальным. Они теперь бесполезны, теперь это лишь кожа, которую она скоро скинет, но Джоанна потребует все это назад, а если даже и нет, то у Джона они не должны оставаться.
Она останавливается на минутку посреди дома, ее замка, построенного на песке, а когда приходит машина, она уже готова. Она не плачет, она никогда не плачет, но ее сердце пустеет, когда она закрывает дверь.
«Прощай, Джон, – шепчет она. – Извини». Она не оглядывается. Она так устала оглядываться. Нет, она крепко прижимает к себе плачущую дочку и показывает на автобусы за окном машины.
– Не плачь, Ава, – говорит она, вдыхая детский запах. – Не плачь.
35
СЕГОДНЯ
Мэрилин
Я на автопилоте, слежу за собственными движениями изнутри, сомневаясь в способности моего тела совершить все то дерьмо, что мне необходимо совершить. Несмотря на ужасную боль – на этот раз ребро или два точно сломаны, – я встаю, одеваюсь и еду на работу. По пути останавливаюсь у банка и жду, когда они откроются. Я первый клиент.
– Я бы хотела снять деньги с этих счетов, – слышу я свой голос и улыбаюсь. На одном нет и пяти сотен, но на другом лежит тысяча. Эти деньги я откладывала понемногу на черный день, никогда не думая, что воспользуюсь ими. Иллюзия, которую в один прекрасный день я решусь разрушить.
Когда мне впервые стало известно о долгах Ричарда, я хотела было сказать ему об этих деньгах, но моя тысяча стала бы каплей в море его финансовых просчетов, а когда его благодарность испарится, он захочет узнать, почему я прятала от него деньги. И что я ему скажу? «Потому что, когда я клялась любить тебя, пока смерть не разлучит нас, я не имела в виду, что ты будешь вбивать мне ребра в селезенку»?
