– Дочка у тебя будет. Видел я. Малиной назови. Скажешь, что отец ушел в скалу.
– Так не должно было случиться. Я не знаю, что произошло! – Карху заплакала.
– Я знаю.
Шаман заревел раненным зверем. Отбросил в сторону бубен. Побежал, набирая резко скорость, и ударился о прозрачную стену с разбега. Отлетел весь в крови.
Отчаянный.
Закрутился на земле волчком, орошая каплями крови траву. Та сразу стала гибнуть. Чернеть и превращаться в гниль.
Я покачал головой.
Плотный воздух стены потемнел, принялся густеть. Пополз снизу камнем, меняя материю. Сначала закрыл колени, потом пояс. Глаза Карху расширились. Она закачала головой, отрицая происходящее. Я смотрел в них до последнего, пока мгла не закрыла последний штрих света. Осторожно вздохнул, не веря, что есть чем дышать. И сам закрыл глаза. Растворяясь в темноте. Досчитал до трех, больше терпения не хватило, открыл – темнота не ушла. Схватился за пояс, вытащил нож Душ и с первым голубым мерцанием, начал успокаиваться. Посветил вокруг. Узкий коридор уходил вниз. Значит мне туда. Камень давил со всех сторон. Пугал своей монолитностью. Но я знал, что стоять на месте бесполезно, если только не хочешь сразу умереть.
По стенам мрачного коридорчика струились капли воды. Обрываясь у пола, они звенели маленькими колокольчиками и через сотню шагов в голове раздалась музыка. Странная. Ни на что не похожая.
– Ведь забуду потом, – пробормотал я, и мелодия моментально утихла. Я спустился очень глубоко. Посветил назад, поднимая нож над головой. Одна чернота за пределами голубого пламени. Снова вздохнул. И вдруг впереди увидел странный свет, окаймляющий свод коридора. Опустил в ножны оружие, подтверждая догадку и в полной темноте увидел, что не ошибся – близился конец пути – коридор заканчивался. Поспешил. А у самого выхода остановился, услышав глухие голоса. Занервничал. Неужели у Карху с дедом получилось проникнуть вниз раньше меня. Как смогли?
Однако голоса были мужские.
И странно знакомые.
Я решился и сделал шаг вперед. Помещение сразу наполнилось мягким приглушенным золотым светом, напоминая большую гостиную, такую же квадратную, только без окон и мебели.
В центре, на камне, сидело два человека. Один – инвалид с деревянным обрубком вместо ноги – курил козью ножку, поплевывал махорку и с интересом поглядывал после каждой затяжки на уменьшающийся бычок.
– Вот я тебе и кажу, что сильнее росомахи зверя нет.
– Да что ты мне «кажишь» постоянно, – возмутился Прохор, хлопая себя по колену. – Медведь, я тебе говорю, самый опасный зверь! У него мимики нет. Эмоций. Ты думаешь, он добрый, тянешься к нему погладить, а он раз – и руку тебе по плечо откусывает.
Белый волк от звонкого шлепка проснулся, заворочался на полу, поднял голову и теперь таращился по сторонам круглыми осоловевшими глазами. Ожидая еще хлопка. Теперь-то уж точно не проспит и узнает откуда шум.
– Смотря какой медведь. Тот, что с цыганами ходит и барыню танцует – вряд ли. Не откусит. Его с измальства брюквой кормят. А вот росомаха, та дюже злющая и опасная.
– А я тебе говорю – медведь!
– Росомаха!
– Медведь! Скажи ты ему, Иван Матвеевич.
– Медведица, – вздохнув, признал я правоту своего ординарца. Мужики притихли. Инвалид затянулся бычком, распаляя красный огонек. Обжегся. Ругнулся и начал подниматься.
– Та нехай! Сговорились вы, вот и заодно. Прощевайте. Дела у меня.
– Грицко! Да куда же ты? А барина встретить? Обещал же!
– Та встретили, – сказал уже невидимый Грицко и полностью канул в темноту, уходя в открывшийся проем в стене.
– Куда он? – растерянно спросил я.
– Вернется! – хлопнул Прохор себя по колену. Волк не удержался и вскочил на ноги. Насторожился. Еще какое-то время спал с открытыми глазами, потом зрачки сфокусировались. Замахал хвостом, глядя на меня. Признал.
И я всех признал.
По правую руку от Прохора замерцал вход в узкий тоннель. Старик оживился, живо обернувшись.
– Наш. Идем? Или отдохнуть хочешь?
– Идем, – вздохнув, сказал я, – идем.
Эпилог
Только сели в сани. Не успел снежок заскрипеть под полозьями, как дорогу перекрыли шальные чужие олени. Каюр заголосил, сворачиваясь калачиком, пугаясь зайчонком.
– Да, будет тебе! – закричал на местного санитар. – Объезжай! Куда прете!
– Будет мне? Будет мне?! – тут же фальцетом прокричал знакомый голос. Здоровяк поежился и вжал голову в плечи, видя, как к ним бежит, соскочивший с саней, человек. – Ты куда больного дел, мерзавец?!
– Я не… не…
Доктор с размаху ударил веблеем по лицу. Хрустнули зубы. Рот наполнился кровью.
– Ты мне ампутацию на завтра срываешь!!! Мерзавец! На каторгу захотел?!
– Так я не для себя. Я пожалел.
– Жалеть всех Господь будет. А мне статью писать, степень свою подтверждать! Куда ты дел больного?! Сошлю!!
– Господин доктор, пожалейте деток моих малых – не оставьте без папки. Мне на каторгу никак нельзя. Не ведал, что творил. Без умысла я. Я же верой и правдой. Без нареканий.
– Где больной?! – закричал доктор и снова замахнулся револьвером, но бить не стал. Григорий опасливо сжался, но понял, что пронесло. Покосился назад. На вежу темную. Хорошо видать на белом снеге. Стоит на горе и ветер ее не сшибет.
– Там.
Доктор опешил, проследив взгляд.
– Там? С ума сошел?!
– Так барин захотел.
– Веди! Замерзнет и околеет – сам на стол ляжешь! Мне ампутацию надо делать, а не в бирюльки с вами играть.
– Нет! Не замерзнет! Я его только отволок! Поспешим!
И они побежали по снегу наверх, к веже. Наст не держал. Доктор провалился, забарахтался, выронил веблей. Не нашел оружие в месиве снега. Григорий торопился. Первым до вежи добрался, стал вход очищать, копать усиленно. Уж очень ему не хотелось на стол ложиться.
Доктор как раз подоспел. Санитар взглянул на него преданно.
– Что смотришь?! Давай залазь и вытаскивай его!
– Слушаюсь, господин доктор, – сказал здоровяк осипшим голосом и откинув шкуру, пополз вперед змейкой. Завозился. Вскрикнул.
– Чего там? – закричал, спрашивая, доктор, и, не удержавшись, пополз на коленках в вежу. Григорий уже зажег лучину и заметал каплю огня в разные стороны.
– Где он? – закричал врач, тараща глаза, привыкая к темноте, – где он?!
– Тут. Тут должен быть! Сам его уложил. Не понимаю, – заскулил санитар, – ничего не понимаю. Колдовство какое-то.
– Свети, – рявкнул доктор. Григорий поднял лучину над головой, давая обзор. Громко засопел. Доктор низко опустил голову, вглядываясь в старые шкуры, словно не человека искал, а пятиалтынный.
