Она выжидательно посмотрела на меня.
– Да?
– Ты знаешь, в чём разница между психопатом и гомеопатом?
Она покачала головой.
– Некоторые психопаты не приносят вреда.
– Ха-ха! – Она подцепила вилкой ещё салата и проглотила. – Так как же работает твой метод? Как ты проводишь тестирование?
– Микросаккады – это фиксационные движения глаз; иными словами, они происходят только тогда, когда твой взгляд зафиксирован на чём-нибудь. И чтобы получить по-настоящему чёткий, по-настоящему хороший трек, я обычно не пользуюсь видеозаписью. Вместо этого я использую модифицированные офтальмологические очки для проверки зрения. Испытуемый надевает их, и я просто прошу его в течение десяти секунд смотреть на нанесённую на очки точку. Сенсоры проверяют, остаётся его взгляд совершенно неподвижным или чуть-чуть подёргивается. Если первое – перед нами гарантированно психопат. Если второе – когда испытуемый действительно демонстрирует микросаккады, – то он не психопат. Микросаккады нельзя сымитировать; минимальный угол, на который возможно сместить взгляд сознательно, гораздо больше. Если только у испытуемого нет расстройства движения глаз – а это врождённый или приобретённый нистагм, и его наличие будет очевидно ещё до начала теста, – мой метод не даёт ложных срабатываний. Если я говорю, что ты психопат, так это и есть.
– Вау, – сказала Хизер. – Я могу их позаимствовать?
Возможно, я её недооценил: возможно, она всё-таки подозревает Густава.
– Нет, – ответил я, – но пригласи меня на Рождество, и я привезу их с собой.
– Замётано, – сказала она, втыкая вилку в крошечный помидор.
3
– Итак, профессор Марчук, подытожим: вы свидетельствуете, что ответчик, Девин Беккер, в самом деле является психопатом?
Хуан Санчес много раз репетировал со мной мои показания. Он хотел быть уверенным, что за ними сможет следить не только судья, которому уже приходилось слышать показания экспертов-психологов на других процессах, но также что сидящие на местах для присяжных семеро мужчин и пять женщин, которые никогда не посещали курсов психологии, увидят логику моих рассуждений, даже не желая этого.
Хуан велел мне поддерживать с присяжными зрительный контакт. К сожалению, присяжные под номерами четыре (грузная чернокожая женщина) и девять (белый мужчина, безуспешно скрывающий лысину под зачёсом) смотрели в пол. Однако я на короткое время заглядывал в глаза остальным, хотя трое из них отводили взгляд, как только ощущали, что я на них смотрю.
Я повернулся к Санчесу и решительно кивнул:
– Да, именно так. Без малейших сомнений.
– Спасибо вам, профессор Марчук. – Хуан вопросительно взглянул на судью Кавасаки. Он говорил мне, что прямой опрос свидетеля-эксперта лучше всего проводить перед перерывом, чтобы представленные аргументы успели проникнуть в головы присяжных прежде, чем сторона обвинения попытается их разрушить; моё выступление он организовал так, чтобы оно завершилось перед самым полуднем. Однако Кавасаки либо забыл о времени, либо раскрыл замысел Санчеса, потому что он повернулся к окружному прокурору и произнёс слова, которых сам Хуан говорить не стал:
– Мисс Диккерсон, свидетель ваш.
Хуан бросил на меня разочарованный взгляд, потом повернулся и сел на своё место рядом с Девином Беккером, который, как всегда, сидел с кислой миной на худом лице.
Я обеспокоенно поёрзал на стуле. Эту часть мы тоже репетировали, пытаясь предугадать, какими вопросами разразится Белинда Диккерсон в попытке дискредитировать мой микросаккадный метод. Однако, как говорится в знаменитом изречении Мольтке-старшего, «ни один план не переживает встречи с противником».
Диккерсон было сорок восемь лет; это была высокая грациозная женщина с удлинённым бледным лицом и чёрными волосами – если бы древко стоящего у стены флага Джорджии сломалось, она запросто могла бы его заменить.
– Мистер Марчук, – сказала она голосом куда более зычным, чем можно было ожидать от женщины её комплекции, – мы все немало услышали о вашей профессиональной квалификации во время вашего опроса моим оппонентом.
Это не было похоже на вопрос, так что я ничего не сказал. Вероятно, она ожидала, что я пробормочу что-то из скромности (и в обычной ситуации я бы, пожалуй, так и сделал), но здесь, в зале суда, в этом горячем сухом воздухе – не говоря уж о надоедливой мухе, с жужжанием летающей вокруг лампы у меня над головой, – я просто кивнул, и она продолжила:
– Степени, диссертации, клинические сертификаты, академические назначения.
И снова не вопрос. Вообще-то я беспокоился насчёт перекрёстного опроса и сейчас немного расслабился. По моим регалиям она может топтаться со всем своим адвокатским удовольствием – я там ничего не преувеличил.
– Но сейчас, сэр, – продолжала Диккерсон, – я бы хотела коснуться той части вашего прошлого, которой мистер Санчес внимания не уделил.
Я посмотрел на Хуана, чья голова по-птичьи повернулась к присяжным, а затем так же моментально снова вернулась ко мне.
– Хорошо, – сказал я.
– Откуда происходит ваша семья?
– Я родился в Калгари, Альберта.
– Да, да. Но ваша семья, ваши предки – откуда они?
Мне, как и любому человеку, уже задавали такой вопрос, и я обычно отвечал шуткой того сорта, который поймёт только человек из университетской среды. «Мои предки, – обычно отвечал я, – происходят из ущелья Олдувай». Я взглянул на присяжных, потом на кислое выражение на морщинистом лице судьи Кавасаки. Никакого смысла отпускать неочевидную шутку.
– Вы про мою этническую принадлежность? Я украинец.
– То есть ваша мать украинка, верно?
– Да. Ну, украино-канадка.
Она сделала рукой пренебрежительный жест, словно я пытался замутить воду бессмысленным крючкотворством.
– А ваш дед со стороны матери – он тоже украинец?
– Да.
– Когда ваш дед эмигрировал в Канаду?
– В 1950-х. Точной даты я не знаю.
– Но до этого он жил на Украине, верно?
– Вообще-то я думаю, что последним местом в Европе, где он жил, была Польша.
Диккерсон оглянулась, чтобы посмотреть на судью. Она вскинула брови, будто бы удивляясь моему ответу.
– Где именно в Польше он жил?
Мне потребовалась секунда или две, чтобы вспомнить название, и я вряд ли верно его произнёс.
– Гденска.
– Которая находится где?
Я нахмурился.
– Как я и сказал, в Польше.
– Да, да. Но где именно в Польше? Поблизости от чего?
– Это к северу от Варшавы, я так думаю.
– Полагаю, так и есть, но нет ли поблизости какого-нибудь… какого-нибудь места, скажем так, исторической важности?
