Он соскользнул с крутого берега и плюхнулся задницей в воду. Было очень холодно. Это ничего. Он отпихнул от себя водоросли. Высвободил руки из первой футболки, стянул остальное ворохом, борясь с собой. Вылез из брюк, швырнул их прямо в тину и стал вертеться в воде, чтобы избавиться от вони. Потом также стянул и швырнул трусы. Он так долго не снимал пищевую пленку, что она пристала к коже и поначалу никак не отходила. Но он сумел избавиться от нее. Он неуклюже опустился на колени и стал плескать воду себе на плечи и за спину. Выдавил моющей жидкости и намылился, хорошенько скребя все тело и смывая пену.
Так странно было снова видеть свое тело. Груди были еще больше, чем раньше, мясистыми, с округлыми сосками. В остальном он похудел, впалый живот переходил в непомерно широкую грудную клетку. Руки пестрели красными волдырями от крапивы, росшей вблизи лодки, ноги были в синяках. Все тело покрывала пленка грязи, почти как чешуя, которую он безжалостно соскребал. Волосы между ног стали гуще, свалялись. Он непроизвольно попытался нащупать там то, чего не было, что не выросло от одних его мыслей об этом. Его тело напомнило ему о чем-то. Он взял одну грудь в ладонь, сжал ее и почувствовал мурашки с пяток до макушки. И тогда он понял, что его тело напомнило ему Сару, стоявшую под душем, с закинутыми руками. Он присел и перешел подальше вдоль берега, чтобы чувствовать, как течение омывает его ступни. Он смотрел, как его кожа проступает сквозь въевшуюся грязь. Ощутил стопами корни, росшие из ила, и нагнулся, чтобы зачерпнуть его горстями. Тут же поскользнулся и, не успев опомниться, оказался под водой. Он открыл глаза в мутной воде. И видел только свои белесые, призрачные ступни перед собой. Вспомнил – молния пробежала по телу, – как он сбросил за борт мертвеца. Сбросил в воду. Попытался выбраться назад, открывая рот и пытаясь вдохнуть воздух. Вспомнил, как мертвец (Чарли, Чарли, Чарли) погрузился в воду и как он думал, что все реки соединялись между собой и что теперь все, что было под водой, соединилось с этим мертвым телом.
Он выполз на берег, судорожно втягивая воздух.
Охота
Дверные ручки лодки опутывала цепь, и я заглянула в люк на крыше кабины, но стекло было слишком грязным, чтобы рассмотреть что-то внутри. В кустах рядом валялась перевернутая ручная тележка, заросшая сорняками, и стаканчики из-под сухой лапши. Трава имела худосочный вид – вероятно, здесь не раз жгли костер. А еще там стоял синий «вольво». Я попробовала открыть дверцу, успешно. Сиденья покрывала плесень, а на руле виднелся отпечаток рук. В бардачке я нашла карту Шотландии и пару пакетиков выдохшегося табака. На заднем сиденье валялись пакетики от чипсов, мутные бутылки из-под воды, пустые коробки для еды. У меня дрожали руки, когда я брала эти вещи. Была ли это твоя машина? Я выпрямилась, огляделась, выкрикнула твое имя. Или эту колымагу оставил здесь гнить кто-то другой? Мне так отчаянно захотелось, чтобы она оказалась твоей. Это был первый физический признак того, что ты здесь жила, ходила, высовывалась из окна. Я представила, как ты едешь на большой скорости, мимо Манчестера и Озерного края, как откидываешь спинку сиденья, чтобы поспать. Что ты искала? Не останавливаясь поесть, бросая мусор себе под ноги. Подпевая песне по радио. Думая обо мне, как я думала о тебе. Возможно, рядом с тобой сидел Маркус. Возможно, вы вдвоем говорили обо мне, говорили, что скоро вернетесь, что хотите увидеть меня поскорее.
Я обошла ближайшее поле. Ивета повсюду совала свой нос, фыркала и поднимала морду на меня, словно побуждая идти дальше. Вот куда я направлялась. Вот, пожалуй, куда мне следовало прийти в самом начале. Родные места возвращались к нам. Однако я не чувствовала, что я в правильном месте. Над толстыми соснами кружились птицы и садились на ветви. Я вспомнила, как думала о слове «трепет» в коттедже, в самом начале всего этого. Здесь тоже был трепет. Что будет можно найти; что никогда нельзя будет найти; что я уже опоздала найти. Река, казалось, едва двигалась, а по берегам было достаточно мелко, чтобы увидеть камни. Я наклонилась над ними, и меня замутило, а когда я попятилась, небо словно опрокинулось. Я обхватила землю коленями и повалилась щекой в траву. Когда я повернулась, чтобы увидеть Ивету, ее нигде не было. Я встала и громко позвала ее, но не увидела никакого движения в поле.
Внезапно мне захотелось покончить с этим. Покончить со всем этим. Я не хотела быть здесь и осматривать машину, которая могла быть или не быть твоей. Я захотела закончить это. Я нашла бутыль бензина на лодке, вылила ее на влажные сиденья «вольво» и вытерла руки о траву. Огонь занялся не так быстро, как я ожидала, довольно долго разгорался, а потом внезапно вспыхнул. Деревья стояли не слишком далеко, и я представила, что будет, если загорится лес. Но мне было все равно. Здесь ничего не было. Мне следовало это знать. От горящей машины шел такой жар, что я забралась на лодку и стояла на крыше кабины, глядя на огонь.
Замок на двери оказался прочней, чем я думала. Я поискала что-нибудь, чтобы сорвать его. Мне не нравилась мысль, что я снова на борту, но быть на палубе мне хотелось даже меньше, чем внутри. В дальнем конце лодки, под зеленым брезентом, я нашла лопату. Ручка была влажной, но я решила, что это мне не помешает. Я засунула ее под замок и надавила.
Ступеньки, ведшие в каюту, сгнили, и моя нога провалилась вниз. На один одуряющий миг я подумала, что это была та самая лодка, в которой мы прожили все те годы, но она была другой: грязные иллюминаторы, полки вдоль скошенных стен, ворох одеял. Липкая жара. Печку давно выломали; на месте дымохода открывалось небо. Больше там ничего не было. Что-то мелькнуло в дальнем конце помещения. Я пошла туда, громко топоча на случай змей. Все пахло плесенью, здесь слишком долго никто не появлялся. Одеяла расползались у меня в руках. Я уже забыла, каково это – ходить по лодке, чувствуя качание при каждом шаге; воду у себя под ногами. Я присела под колонной света из дымохода. Съела немного хлеба, взятого из дома.
Должно быть, я заснула, потому что помню, как проснулась вся в поту и пошла отлить. Остов машины еще дымился, а в обугленной грязи вокруг были видны норы. Я стала пинать их ботинками. Не кротовые и не кроличьи, а симметричные, с ровными краями; их сделали ручкой лопаты, которая была воткнута в землю неподалеку. Эти норы казались не случайными, словно доисторические символы, которых я не понимала. Я ничего не слышала, и у меня застучали зубы при мысли о том, что кто-то здесь хозяйничал незаметно для меня. Я вернулась на лодку, положила спальную сумку на крышу и уселась на нее. В основном там были только птицы, взлетавшие с сосен, и пара белок, и еще слышалась река. Было так тепло, как никогда на моей памяти, и я стала клевать носом, мои глаза застилало белое марево, и я уперлась ногами в водосток для устойчивости.
Когда я пришла в себя, я почуяла какое-то движение в лодке подо мной. Я взяла лопату в одну руку, взмахнула ей пару раз для разминки. Сошла на корму и открыла дверь ногой. Я услышала чье-то дыхание с присвистом и движение по сырому полу. Внутри было так темно, что я увидела только очертания фигуры – стоящей, с длинными руками и белесым овалом головы. Бонак. Он вернулся. То, чего мы боялись все это время. Я замахнулась лопатой.
