Фиона пришла на обед на следующий день. Она была высокой, как дерево, тонкой, как палка, и с ярко-красными губами. Марго даже не притронулась к ложке или вилке. Фиона съела три картофелины из салата и прокусила ломтик хлеба, оставив корку нетронутой, выпила стакан воды и ушла к себе домой. Марго встала коленями на ее стул, взяла дырявый ломтик хлеба и посмотрела сквозь него на родителей. После этого Фиона часто приходила к ним обедать. Марго слегка побаивалась ее. От нее веяло чем-то стихийным, алхимическим. Марго повсюду ходила за ней, смотрела, как она умывалась, ела яблоко, ходила в ванную. Роджер с Лорой наблюдали за ее пристальным вниманием к Фионе с интересом и изумлением. Они никогда не видели, чтобы ее настолько интриговал другой человек. Она боялась почтальона и сантехника; в школе, как им сказали, она держалась сама по себе и редко говорила в классе.
Что, по-твоему, в ней такого? – сказала Лора как-то вечером, когда Марго уже заснула, и они с Роджером сидели в саду. Почему, как ты думаешь, Марго так зачарована ей? Роджер запрокинул голову и посмотрел в небо.
Я могу ошибаться, но ты помнишь, как она относилась к миссис Твигг? – сказал Роджер. Миссис Твигг была любимой учительницей Марго в начальной школе, импозантной дамой под шестьдесят, с тихим, жестким голосом, наводившей страх на Роджера и Лору на родительских собраниях, но Марго говорила о ней непрестанно, пока она не вышла на пенсию и не уехала во Францию. Марго была привязана к ней так же, как теперь, очевидно, привязалась к Фионе. Она была совершенно поглощена ими, очарованная чем-то, чего ни Роджер, ни Лора не могли определить, и единственное, что пришло Роджеру на ум, – это возраст.
Она тянется к пожилым людям? Лоре эта мысль не показалась вразумительной. Они посидели какое-то время в молчании. Лора вспомнила, как Марго приносила домой свои школьные рисунки, когда была помладше. Они отличались от рисунков других детей; они были хмурыми, в коричневых и черных тонах. Тем не менее они висели у них на холодильнике. На одном из них были Роджер с Лорой и Марго, и еще одна фигура, склонившаяся над ними троими, с огромными висячими руками и широким, добродушным ртом. На вопрос Лоры, кто это, Марго объяснила, что это была миссис Твигг. Так что, подумала Лора, дело было не столько в возрасте, сколько в авторитете, в исходившем от них ощущении благосклонной властности.
Однажды – Марго шел двенадцатый или тринадцатый год – Лора усадила ее и сказала, что Фиона когда-то была мужчиной.
Бывает так, сказала Лора, что нам ни к чему то, что у нас есть. Ешь свою овсянку.
Когда Марго увидела Фиону в следующий раз, пропалывавшей сорняки у себя в саду, она подошла к ней и приложила рот к ее уху, оттянутому серьгой.
Секрет? – сказала Марго.
Фиона кивнула, подняла свою руку и легко приложила к груди. Ни единой душе.
Марго сказала ей то, что услышала от Лоры – что Фиона была женщиной в мужском теле.
Это правда, сказала Фиона, словно рыба, живущая в животе у цапли.
Это заворожило Марго. Она несколько недель думала об этой рыбе, трепыхавшейся под птичьими перьями, ищущей соленой воды. По утрам Фиона сидела у себя в саду, а Марго передавала ей чашку чая. Можешь? – говорила она. И Фиона доставала из кармана карандаш для глаз, наклонялась к Марго и проводила тоненькую линию усов над ее верхней губой.
Роджер и Лора часто видели Фиону в основном в компании Марго, иногда одну; они ходили вместе в китайские рестораны или просто гуляли по городу. Они хорошо ладили, хотя иногда, встречаясь с ними по выходным, Фиона почти не разговаривала или казалась потерянной, а иногда и вовсе не показывалась. Она ходила в леопардовой шляпе, надвинутой до самых бровей, и носила с собой пачку карт Таро. Часто они получали от нее открытки – всегда адресованные Марго – из самых разных мест. Она писала: На данный момент погода здесь скверная, но я знаю, скоро будет лучше.
Марго – это было ясно – любила ее отчаянно и несокрушимо. Она ходила за ней по дому, тихо сидела и слушала, когда Фиона говорила, заливалась смехом – как ни с кем другим – над ее шутками. Когда Фиона показывала карточные фокусы или говорила Марго, что знает, когда пойдет дождь или в какой день протухнут яйца, Марго упорно верила ей. И не слушала, когда Роджер пытался объяснить ей, что никто на самом деле не знает, что произойдет, пока это не произошло.
Кроме Фионы, говорила Марго. Фиона знает.
Она верит в это, думал Роджер, с убежденностью и неукоснительной стойкостью, необычной для своего возраста. Как-то раз она спокойно сидела по другую сторону стола от него и путано говорила о судьбе. Ты знаешь, что это значит, Марго? Да, сказала она, это значит, что у нас нет выбора. Он рассердился за это на Фиону, однако, когда он сказал ей об этом, она возразила, что ничего такого не внушала ей, что это ее собственные мысли. Его дочь была словно из иного века, думал он, или – менее удачная аналогия – из какой-нибудь секты или семьи религиозных экстремистов. Он смотрел, как она плотно сжимала челюсти, когда он пытался мягко спорить с ней об этом. Она была непробиваема. Я верю, сказала она, в судьбу.
Как-то раз, когда Марго было тринадцать лет, они не видели Фиону целую неделю, а когда Роджер зашел к ней, оказалось, что ее дом стоит пустой и незапертый, с отключенным электричеством и водой. На следующий день на пожухлой траве перед домом появилась табличка: ПРОДАЕТСЯ. Через несколько недель приехали фургоны – въезжала новая семья. Марго все видела из окна.
Прошел год, прежде чем Фиона вернулась. Дома вдоль берега затопило, и люди несли на себе все свои вещи вверх по холму. Вдоль улицы тянулись силуэты кресел или магнитол на человеческих ногах. Фиона не стала звонить им в дверь, а обошла дом сзади и стояла, глядя в окно. Она еще больше похудела, а старое пальто было изодрано и запачкано. Что-то с ней случилось, хотя она не говорила, что. Роджер отвел Марго наверх, чтобы приготовить постель в свободной комнате. Он хотел что-то сказать ей, объяснить и успокоить, но она подворачивала уголки простыней со странным спокойствием. Не в первый раз он задумался, откуда же она пришла к ним и что принесла с собой.
Ночью они слышали, как Фиона бродит по дому и тихо говорит сама с собой. Они беспокоились о ней. Им не приходило в голову попросить ее уйти, хотя позднее они будут жалеть об этом. Каждое утро Марго относила наверх чашку чая, оставляла у двери и приносила обратно – холодную и нетронутую – после полудня. Только три или четыре месяца спустя Фиона начала пить чай, и еще дольше времени прошло, прежде чем она стала садиться с ними за стол. Постепенно она поправилась, стала спать по ночам и разговаривать с ними, а не только с собой.
После ее возвращения они с Марго сплотились еще больше прежнего – сообщницы, продувные бестии – водой не разольешь. Марго принимала от Фионы такие истины, которые не приняла бы ни от кого другого. Она верила Фионе, когда та говорила ей о течениях, об уровне грунтовых вод, о движениях земной коры. Слушала Фиону, когда та объясняла ей значение таких слов, как «маргинальный» и «снадобье». Когда ей снился кошмар, она шла в комнату Фионы.
