Теперь, когда я отлично знаю, что из себя представляет Джон Коулман и какое зло он несет, мне трудно подобрать слова, чтобы его описать. К тому же я утомился, а откуда взялась усталость, понять не могу. Сегодня я разве что водил пером по бумаге. Но чувствую себя измотанным физически. Словно за каждое написанное мной слово я отжимался, делал растяжки или наклоны. Сегодня я буду отлично спать. Не сомневаюсь. И, быть может, впервые за время, проведенное в камере, даже с толикой удовольствия.
6
Сэм Темпл был из тех агентов, кто стремится узнать своих клиентов «со всех сторон». Поэтому ему необходимо было познакомиться с миссис Дрейфус. Он подозревал, что она не примет его, не получив разрешение от мужа, а в согласии Дрейфуса он уверен не был. Он позвонил начальнику тюрьмы, чтобы договориться о следующем свидании, но на этот раз настаивал, чтобы Дрейфуса сначала спросили, примет ли он его. Под вечер ему позвонили из тюрьмы и сказали, что Дрейфус будет рад его видеть, но только ненадолго, потому что он очень занят. Сэм Темпл, услышав это, улыбнулся. «Очень занят» — так говорят писатели. У него не было сомнений: Дрейфус начал писать.
Тот же охранник проводил его в камеру. Дрейфус сидел за столом, за тем столом, который он получил вместе со стулом. Он не встал его поприветствовать. Лишь приподнял голову и пробормотал, что скоро освободится. У Сэма Темпла было чувство, что он пришел наниматься на работу. Он не стал садиться на койку. Стоял и ждал, когда на него обратят внимание. И наблюдал за тем, как пишет его клиент. Он изменился. Выглядел куда спокойнее, как будто даже в согласии с самим собой. Водя пером, он беззвучно шевелил губами, в уголках глаз словно притаилась улыбка. Наконец он отложил ручку, встал и протянул Сэму руку.
— Хорошо, что вы пришли, — сказал он.
И тогда Сэм Темпл окончательно поверил, что может стать этому человеку другом. Он улыбнулся.
— Вижу, вы уже начали, — сказал он.
— Я рассказываю сам себе историю, — сказал Дрейфус. — Подлинную.
— Я никогда не прошу дать мне почитать только что начатую работу, — сказал Темпл, — но некоторым писателям хочется показывать сделанное. Если вам будет угодно, я с радостью ознакомлюсь.
— Это совершенно ни к чему.
Дрейфус был так непреклонен, что Сэм даже испугался: а вдруг он вообще никогда и никому не даст почитать им написанное, даже когда книга будет закончена. Ему встречались такие авторы. Но эту проблему он будет решать, когда придет время, а пока что попытается завоевать доверие Дрейфуса.
— Не хочу вас отвлекать, — сказал он. — Я просто пришел напомнить, что я рядом, спросить, не могу ли чем-нибудь вам помочь.
— Можете, — ответил Дрейфус. — Буду очень вам благодарен, если вы навестите мою жену. Подозреваю, ей сейчас очень одиноко. Ей разрешено всего одно свидание в месяц, и будет очень кстати, если вы иногда будете передавать ей новости обо мне.
Сэм Темпл пришел в восторг. Дрейфус словно прочитал его мысли.
— Буду только рад! — сказал он. И протянул руку. Дрейфус ответил на рукопожатие, а потом накрыл обе руки левой ладонью и искренне улыбнулся.
— Вы сможете все прочесть, когда я допишу, — сказал он. — Но никаких советов мне не нужно. Это моя история, правда, которую рассказываю я. И я не хочу, чтобы эту правду чем-то разбавляли, чтобы правили грамматику. Особенно грамматику, поскольку зачастую она — лишь способ приукрасить.
Дрейфус говорил это вполне дружественно, но было понятно, что он считает встречу законченной. Сэм Темпл засобирался уходить, пожелал ему удачи с книгой.
— Если позволите, я скоро еще приду, — сказал он.
— Я всегда здесь, — улыбнулся Дрейфус.
Вернувшись к себе в контору, Сэм Темпл написал миссис Дрейфус, сообщил о поручении ее мужа и попросил разрешения ее навестить. Она ответила сразу — позвонила по телефону. И радушно пригласила его на чай — в тот же день.
Он принес цветы и конфеты, не из соображений этикета, а из благодарности. Он так стремился к этой встрече. Его разбирало любопытство. О миссис Дрейфус и ее детях мало что знали. Она ходила на все судебные заседания по делу мужа, репортерам удалось ее сфотографировать. Но никаких комментариев она не давала, рта не раскрывала. Встретиться с миссис Дрейфус было почти такой же удачей, как и заручиться согласием ее мужа взять его в агенты, но он не хотел, чтобы о его визите стало известно. Если газеты об этом пронюхают, пройдохи журналисты ему проходу не дадут.
Дверь она открыла сама. Привлекательная женщина, никак не прихорашивавшаяся. Ни макияжа, ни украшений. Простое черное платье говорило о ее горе, но белый кружевной воротничок подчеркивал, что для траура еще не время. Она провела его в небольшую комнату, служившую и столовой, и гостиной. Сбоку был проход на кухню. Стол в центре комнаты был накрыт к чаю. Меблировка была незатейливая, на стенах висели какие-то безвкусные гравюры. Никто и не пытался это место обживать. Все выглядело уныло и тоскливо, минимальные удобства, предоставленные домохозяином, не более того. Безликая съемная квартира.
Когда Дрейфусу предъявили обвинение, семья лишилась и дома, и дохода, а миссис Дрейфус, видимо, стремилась вообще не привлекать к себе внимания. У стены стоял диван, сиденье его хранило отпечатки тел предыдущих жильцов, плюш залоснился. Он изрядно загрязнился, но все, кто сидел на диване, были исключительно чисты и аккуратны. Два ребенка и мужчина, поразительно похожий на Дрейфуса. Это были Мэтью, брат Дрейфуса, и дети Дрейфуса — Питер и Джин. Сэм пожалел, что купил такой роскошный букет. На скромном столе он выглядел оскорбительно. Но все держались очень приветливо. Гость совсем недавно видел самого дорогого и близкого им человека.
Все уселись за стол, Сэм занял место, которое ему указали. Дети устроились напротив. Оба выглядели очень серьезными, и взгляд у обоих был погасший — как у их отца, когда Сэм впервые с ним встретился.
— Ваш отец чувствует себя хорошо, — сказал он им. — Я был у него вчера.
Они, должно быть, подумали, что вряд ли ему хорошо, поскольку ничего не ответили.
— Я заварю чай, — сказала миссис Дрейфус и ушла на кухню.
За столом царило молчание, все уставились на тарелки — положение спас только свист чайника, нарушивший тишину. Вскоре миссис Дрейфус принесла чайник, и каждому нашлось чем заняться. Когда наконец все были обслужены, Сэм понял, что вести разговор придется ему. Начал он с детей.
— В какую школу вы ходите? — спросил он. О чем тут же пожалел.
Но Питер ответил:
— Мы не ходим в школу.
— Там говорят жуткие вещи о папе, — добавила Джин.
— Поэтому мы не ходим, — хором сказали оба.
— Что ж, — нашелся Сэм, — в таком случае мы как-нибудь можем вместе сходить в зоопарк. В любой будний день, и нам не придется толкаться в очередях и протискиваться сквозь толпы. Я там сто лет не был. Хотите сходить со мной на днях? Если ваша мама разрешит. Впрочем, мы можем все пойти.
