— Вы точно не хотите, чтобы я с ней поговорил? — спросил Сэм.
— Нет, пока в этом не будет крайней необходимости, я не хочу, чтобы с ней вступали хоть в какой-то контакт. Но все равно, спасибо.
Они расстались. Мэтью пошел в контору к Ребекке, а Сэм — в тюрьму.
Друг находился в крайне подавленном состоянии, и по его настроению Сэм понял, что он приступил к описанию своего краха. Сэм очень ему сочувствовал. Никаких новостей, которые могли бы его приободрить, не было. Щедрое предложение американцев все равно оставило бы его равнодушным, а о расследованиях Ребекки говорить не стоило, чтобы не пробуждать напрасных надежд.
— Может, партию в шахматы? — предложил Сэм. И, сказав это, понял, как глупо прозвучали его слова. Он словно предлагал конфетку плачущему ребенку.
— Я не могу сосредоточиться, — сказал Дрейфус.
— Из-за книги? — спросил Сэм.
— Все так ужасно несправедливо. Вот он я, с пожизненным заключением за преступление, которого я не совершал. — И тут он завопил: — Я невиновен. Вы меня слышите? — Он схватил Сэма за грудки. — Вы меня слышите? — повторил он.
— Слышу, — печально ответил Сэм. — Не теряйте надежды! Мэтью нашел нового адвоката. — Этого ему никто не запрещал говорить. — Она ищет новые доказательства.
— Она? — переспросил Дрейфус.
— Да. Адвокат — женщина. Но с большим опытом, — солгал он. — И она твердо верит в вашу невиновность.
Дрейфус сел на койку, закрыл лицо руками.
— Я в отчаянии, — сказал он.
Сэм подошел и сел рядом. Он приобнял Дрейфуса за плечи, но не придумал, что сказать. Он вспомнил, как сидел со своей матерью, когда врач сказал ей, что надежды на выздоровление нет. Тогда он сидел молча. Любые слова утешения прозвучали бы как издевка.
— Оказывается, писать очень трудно, — сказал, помолчав, Дрейфус. — Я уже почти дошел до суда, и вся история кажется мне совершенно невероятной. Когда я пишу это как вымышленную историю, а иногда я так ее и вижу, получается настоящий роман. А потом вдруг, посреди фразы, я понимаю, что это не вымысел, смотрю вокруг себя — вижу камеру, решетки на окне и понимаю, что все это — на самом деле. Не вымысел, а реальность. Невероятно! У меня есть жена, которую я не могу обнять, дети, которые растут без меня. Я лишен семьи, лишен свободы. А я ведь не сделал ничего плохого. Ничего.
Он в отчаянии завопил:
— Ничего! Ничего!
Сэм дал ему прокричаться, и зрелище это было душераздирающее. Он чувствовал себя таким же беспомощным, как и Дрейфус. Ему очень хотелось прочитать то, что написал Дрейфус, но вдруг оказалось, что книга не имеет никакого значения. Главным было то, что свершилась чудовищная несправедливость.
Дрейфус постепенно пришел в себя. Сэм осмелился предложить ему:
— Не хотите ли прочитать мне последнюю главу?
Он подумал, что при слушателе его друг сможет отделить себя от своего повествования и захочет дорассказать историю до конца. Попробовать стоило. Да и сам Дрейфус этого хотел. Он подошел к столу, взял несколько листков бумаги. И, не поднимая головы, начал читать.
Сэм слушал главным образом не что он читает, а как. Вид у Дрейфуса был отстраненный, словно история, которую он излагал, произошла с кем-то другим. Тон у него был бесстрастный, почти безразличный. Сэм видел, что чтение действует на него благотворно, ему это нравится, он сосредотачивается. И радовался.
Закончив, Дрейфус сказал:
— Мне надо продолжить.
Сэм встал. Пора было уходить.
— Не буду вам мешать, — сказал он. — Это хорошо. Очень хорошо, и дело нужно довести до конца. Люблю, когда мне читают. Мы можем в следующий раз это повторить?
— Приходите поскорее, — сказал Дрейфус. — Я подготовлю вам новую главу.
По дороге в контору Сэм решил, что надо ходить к другу почаще, просто для того, чтобы тот ему читал. Он не будет просить рукопись. Будет слушать на месте. Он знал, что писатели обычно живут уединенно, но они хотя бы изредка с кем-то общаются. У несчастного Альфреда уединение было двойным, он жил в беспрестанном одиночестве, да еще и отягощенным несправедливостью случившегося.
Из конторы Сэм позвонил жене. А когда она сняла трубку, не знал, что сказать. Он позвонил, просто чтобы услышать ее голос, удостовериться в том, что у него имеется слушатель, убедиться в том, что у него есть двое детей и жизнь помимо работы.
— Просто звоню сказать «привет», — растерянно проговорил он. — Я вернусь пораньше. Можем все вместе поужинать.
За что Дрейфусу благодарить судьбу, задался он вопросом. И ничего вспомнить не мог.
18
Во время каникул в середине семестра я готовился к визиту директора одной американской государственной школы — я с ним познакомился во время одного из своих лекционных туров, еще когда работал в Хаммерсмите. Доктор Смитсон был рьяным англофилом, знатоком английской истории и культуры. Он узнал о моем назначении, написал, что очень хотел бы приехать и посмотреть, как работает одна из лучших, насколько ему известно, школ Англии. Я с радостью пригласил его и его жену в гости. Я договорился с разными преподавателями, что они покажут ему школу, решил устроить фуршет, чтобы они могли познакомиться и с другими сотрудниками, а Люси подготовила для них экскурсию по окрестностям, где некогда происходило множество исторических событий. Я с нетерпением ждал начала занятий и особенно — отчета о лыжниках.
Эклз рассказал, что мальчики стали гораздо лучше кататься, получили массу удовольствия и не хотели уезжать. Он так расписывал эту поездку, что мне даже не очень верилось. Мальчики выглядели неплохо, и при случае я спросил каждого, довольны ли они поездкой. Ответы были совершенно одинаковые и, как я подозревал, отрепетированные.
«Мы замечательно провели время», — говорили все как один. За исключением Джорджа, который выдал тот же отрепетированный ответ, но по его тону я понял, что замечательного там для него не было ничего. Вид у него был мрачный и даже встревоженный, и всю следующую неделю я внимательно наблюдал за ним. Я часто видел его с юным Дэвидом Соломоном. Собственно говоря, больше он ни с кем не общался, и, хотя эта дружба мне нравилась, меня настораживало, что других приятелей у них нет. Более того, Джордж, похоже, перестал ходить к Эклзу на чай. Я был уверен, что на австрийских склонах что-то пошло не так, но что там случилось, догадаться не мог. Мне оставалось только ко всему присматриваться и прислушиваться.
Смитсоны приехали на следующей неделе и придерживались составленного мной плана. Я много времени проводил с ними, объяснял, как устроены частные школы Англии. Доктор Смитсон заразил меня своим энтузиазмом, и во время их визита я позабыл о своих опасениях относительно Джорджа и команды лыжников. Но утром после отъезда Смитсонов мои опасения всколыхнулись. Я шел к себе в кабинет после собрания сотрудников и заметил, что у двери моего кабинета топчется Джордж. Я спросил, что ему понадобилось. Он посмотрел на меня взглядом зверька, попавшего в капкан.
