Не трогала она только Валентина, который, такое впечатление, вообще не понимал, что здесь происходит.
Он растерянно озирался, пожимал плечами, глядя на прыжки преследуемых и слушая их истошные вопли.
Или он в принципе не боялся кусающихся и лающих собачьих голов, отделенных от тела, или ничего не видел!
«Не может быть! — изумился Серега. — Но мы же все видим! И я, и Малинка, и они, эти субчики-голубчики. А он не видит. Почему?!»
Впрочем, сейчас это было не главное. Куда важнее, что Валентин здесь, что он вернулся, как обещал, и что у него есть машина, на которой можно отсюда смыться.
Пес, вернее голова, им не помешает, он, вернее она, ну, в общем, они оба слишком заняты тем, чтобы побольней цапнуть этих субчиков-голубчиков.
— Вставай! — Серега дернул Малинку за руку. — Бегом давай, ну!
Ребята выскочили на крыльцо.
Валентин их сразу заметил, но Серега приложил палец к губам, чтобы он не крикнул и не привлек внимание «врача» и шофера.
Впрочем, на счастье, у тех были острые проблемы с головой.
Вернее, острозубые проблемы!
Валентин вытаращил глаза при виде Малинки, но тратить время на ахи-охи не стал. Метнулся к своему «Рено», распахнул дверцы, прыгнул за руль.
Малинка ринулась к задней дверце.
Из кармана шаровар выпала рогатка. Серега подхватил ее и заскочил на переднее сиденье.
Хлопнули дверцы, взревел мотор — и «Рено» унесся в ночную тьму, провожаемый воплями субчиков-голубчиков и отчаянным собачьим лаем.
* * *
На счастье, путешествие в багажнике длилось минут десять, не больше.
«Серега, Серега, ты где? — непрестанно думал Сапожников. — Если нам удастся спастись до того, как этот чокнутый доктор вскроет контейнер, все будет в порядке. Мы попытаемся найти машину Грушина. Или я позвоню полковнику и скажу, где мы, и тогда он пошлет за нами кого-нибудь… Черт, полковнику-то я не позвоню, его телефон у меня! Ладно, я позвоню кому-нибудь из наших, они ему передадут, а полковник всех на уши поставит и нас выручит! Точно выручит!»
Стараясь не думать о том, что произойдет, если «чокнутый доктор» вскроет контейнер в то время, когда они с Серегой все еще будут оставаться в его власти, Сапожников вылез из багажника остановившегося «Хаммера» и огляделся, потирая ушибленное плечо.
Сапожников и Краев находились перед полуобвалившимся крыльцом старинного двухэтажного дома. Неподалеку стоял изрядно побитый фургончик «Скорой помощи».
А рядом творилось что-то невероятное! Два человека — один с монтировкой в руках, другой в грязно-белом халате, надетом поверх одежды, — метались туда-сюда, подпрыгивая и размахивая руками. При этом они пронзительно орали, а иногда лаяли.
Во всяком случае, лай был отчетливо слышен!
— Что здесь происходит?! — заорал доктор Краев. — Почему вы не на перекрестке?!
В ответ раздалась какая-то околесица про другой «Рено» и другого папашу, про какую-то девчонку, про то, что кто-то смылся, а чья-то голова помешала кого-то задержать. Все эти бессвязные и невразумительные вопли прерывались оглушительным лаем, так что Сапожников ничего не понял.
Зато понял доктор Краев. И, похоже, ему страшно не понравилось то, что он понял, потому что он вдруг вскинул пистолет и несколько раз выстрелил по этим двум нелепым прыгунам.
Стрелял он отменно…
Человек в белом халате упал, сраженный пулей в голову. Следом, уронив монтировку, свалился второй — с простреленной грудью. Однако Краев еще дважды выстрелил в разные стороны, как будто незримая мишень металась туда-сюда. Лай раздавался по-прежнему, хотя и отдалялся.
— Удрал! — в сердцах выкрикнул Краев, опустив наконец пистолет с пустой обоймой. Выхватил из кармана платок, вытер лоб.
Сапожникову показалось, будто что-то белое выскользнуло из кармана куртки Краева, вроде бумажка какая-то, но он тут же забыл об этом. Да и не все ли равно, что там выпало у этого маньяка? Не хватало еще услугу ему оказывать! Да пусть хоть все потеряет, как уже разум потерял!
— Ну, его счастье, что мне сейчас не до него, — проворчал Краев. — Откуда он только здесь взялся, вроде не было здесь такого рыжего…
Сапожников стоял столбом. Краев, кажется, совершенно не был огорчен тем, что только что убил двух человек, однако исчезновение какого-то невидимого пса его удручало!
— Чего встали? — крикнул Краев. — Заходите внутрь! Все это не ваше дело!
«Серега, Серега! — с тоской подумал Сапожников. — Что же с нами будет?!»
— Наверх идите! — приказал доктор Краев. — Вон там лестница.
Длинный коридор освещался одной лампочкой, настолько тусклой, что Сапожников едва смог разглядеть облупленные стены. В конце маячило что-то вроде громоздкого лифта, и Сапожников вспомнил рассказ Молотова о лифтерше, которая умерла со страху в этой кабине.
Было неохота ехать в этом лифте… лучше уж пешочком!
Но чем выше Сапожников поднимался, тем труднее становилось дышать. И не то чтобы здесь было жарко, скорее наоборот, откуда-то несло невероятным пронизывающим холодом, — но при этом царила страшная, леденящая духота, как будто кто-то вынимал воздух из груди.
Честное слово, даже в морге, частым посетителем которого — по долгу службы! — был Сапожников, ему не было так безысходно холодно!
Поднялись на второй этаж — и оказались в еще одном еле-еле освещенном коридоре, углы которого тонули в темноте.
— Поверните налево, — приказал Краев. — Идите вон к той двери, рядом с лифтом.
Сапожников послушался — и тут начались какие-то странности.
Около стены никого не было, однако Сапожников не мог там пройти, как будто на полу плотной массой сидели люди или громоздились какие-то вещи.
— Идите посередине, — буркнул Краев. — Осторожней! Не видите, что ли?
— Чего не вижу? — изумленно оглядел Сапожников пустой коридор.
— Ах да! — буркнул Краев и усмехнулся: — Ничего, в полночь увидите. А теперь стойте!
Он осторожно обошел Сапожникова и, не отводя от него пистолета, стал отпирать какую-то дверь.
Идиот! Он что же, решил, что Сапожников сбежит, оставив Серегу в его руках? Детей у него нет, что ли?!
Хотя на какие-то родственные чувства Краев, конечно, способен. Во всяком случае, к своему покойному отцу, которого он, кажется, намерен…
Пока Краев возился с дверью, Сапожников наконец смог его разглядеть. Краев был высок ростом, с темно-рыжими, вернее, каштановыми волосами, зеленоглазый. Он был бы даже красив, если бы не нездоровая, можно сказать — смертельная, бледность и жесткое, угрюмое выражение веснушчатого лица.
Наконец дверь распахнулась.
