Высоко подняв голову, Кузнец вслушивался в грозную, но ещё не слышимую обычным ухом музыку приближающейся стихии. Вслушивался в Божественную мелодию – и вплетал в неё звук своего маленького, но звонкого молота. Бусый подхватывал мелодию и вёл её дальше, ударяя кувалдой в то место на волшебной наковальне, которое указывал ему своим молоточком старик.
Молотобойцы не просто подпевали Богу Грозы, они немного изменяли эту Песнь, подправляли ритм неудержимой стихии. Бусый не боялся оскорбить Того, Кому молился его народ, он помнил, что Бог Грозы тоже некогда махал молотом в кузнице у Самого Первого Кузнеца. Сегодня Он щедро дарил Своим верным божественную грозу, но вот управлять движением этой силы здесь, на земле, предстояло уже людям. Если смогут, конечно.
Бусый не очень понимал, что именно делал Кузнец, куда именно он стремился увести Песнь, только чувствовал, что действовал старик с небывалой точностью и вдохновением. Божественная мелодия, расцвеченная умело вплетёнными в неё Звуками молотов, становилась прекрасной уже настолько, что от восторга перехватывало дыхание.
В небесах начиналась потешная битва. Подобие кулачного боя, радостного и ярого, только вместо бойцов-людей здесь сошлись исполины.
Время от времени Бусый с восторгом и невольной робостью вскидывал глаза. Стало темно почти как ночью. Чёрные клубящиеся громады со всех сторон обступили горушку, медлительно устремились по кругу, сошлись в причудливом танце, перемешиваясь и сталкиваясь друг с другом. И мальчишка с молотком ощутил, что действительно изменяет движения исполинов. Совсем немного, чуть-чуть. Но этого «чуть-чуть»
окажется достаточно, чтобы изменился сам исход вселенской борьбы…
Оглушённый неожиданным пониманием, мальчишка был счастлив. По-настоящему, полностью. Он вдыхал воздух, пропитанный Небесным Огнём, и ни ослепительные вспышки, ни громовые раскаты уже не ввергали его в трепет, наоборот, они полнили душу и тело всё большей и большей ликующей силой. Вдохновенно бил он своим молотом, каждый раз попадая точно в тон переполняющей его и Небо мелодии, Кузнец едва поспевал указывать ему, куда и как направлять следующий удар, но это было уже не очень и нужно. Поняв, что за мелодию затеял старик, Бусый начал выводить её сам. Он прозрел. И почти самостоятельно отправился в путь, лишь изредка сверяясь с указующим молотом старика…
На миг он даже увидел, как в причудливом хороводе изорванных туч возникло мужское лицо, обрамлённое золотым пламенем бороды… Суровый лик улыбался его дерзновению. И тут же грянул неистовый раскат, мальчишку покачнул мощный удар ветра. Неужели?.. Могло ли быть, что сам Хозяин Громов рассмеялся и дружески хлопнул его, Бусого, по плечу?..
А потом в небывалую песню Молота и Грозы неожиданно вошёл ещё один голос, ещё один Звук. Это пел Водопад. Бусый вслушался, и Песня начала обретать зримость. Перед мальчиком стали возникать странные города с каменными домами под остроконечными крышами, залитые лунным светом моря, по которым плыли огромные корабли с жёсткими плетёными парусами…
застывшие в вековом сне ледяные зубцы гор… «Я уже видел это, но когда?.. Где?»
Разгадка витала совсем рядом, и Бусый непременно бы вспомнил. Но Горный Кузнец, работая молотом, неожиданно заговорил:
– Пора, дети мои, обнимитесь на прощание… Ты, малыш, уже понял, что это Водопад показывает нам разные дороги сюда. Рано или поздно он покажет и омут под Белым Яром, но у нас нет времени ждать. Поторопи его, мальчик, пусть он споёт про твои родные места.
Ощущение мастерства, не нуждающегося в подсказках, мигом покинуло Бусого.
– Как? – прокричал он.
– Просто представь себе Белый Яр, таким, каким видел его в последний раз. Со всеми уступами, трещинами в камне и подснежниками на плечах скал. Представь Крупец… Омут, в который ты прыгнул… Представил? А теперь – пой всё это! Пой своим молотом! Пой, чтобы твою Песню подхватила Божественная Гроза, чтобы тебе начал подпевать сам Водопад! Смелее, дитя моё! Смелее!
И Бусый запел. Прикрыв глаза, запел, как велел ему Горный Кузнец – всем сердцем, позволив ему вести взмахи волшебного молота. Слабая песня мальчишки, тоскующего по дому, Звуками молота вознеслась в Божественную высь. И оказалась в самом деле подхвачена мощными громовыми раскатами. А Водопад, вслушавшись в Песнь небесной стихии, вплёл в неё собственный голос.
И Бусый увидел Белый Яр. Уже не он показывал его Водопаду, а Водопад – ему. Оставалось сделать шаг и…
– Бери же верёвку, мой малыш, надевай рукавицы… Дай обниму тебя, и ты прыгнешь. Прямо в сердце Водопада… Вдохни поглубже, потому что тебя вынесет в омут, на глубину, и не вздумай мне там захлебнуться и утонуть… Стрелы? Нет, никто в тебя не будет стрелять. Не для того тебе сам Бог Грозы помогать взялся… Прощай, мой родной! Да пребудет с тобой и дальше милость твоих Богов!
Резкая боль в ушах, ледяная плотная тьма, полное непонимание того, где верх, где низ, куда он, Бусый, попал и вообще, жив ли ещё… Продолжалось это, впрочем, недолго. Через миг мальчишка уже стремительно плыл, прорываясь к поверхности сквозь толщу воды. Желание вдохнуть становилось необоримым, раздирало лёгкие, сводило с ума. Стрелы там, не стрелы, да хоть сам жуткий Мавут с его Оком, плевать! Что угодно, лишь бы поскорее на воздух. Только один ужас и существует на свете – ужас удушья… Воздух! Хотя бы глоток! А ведь когда-то дышал этой благодатью вдоволь, дышал сколько хотел и даже не замечал этого, не ценил! Неужели это на самом деле когда-то было?.. Всё!
Бусый не сумел выдержать, вдохнул воду. Когда студёная влага хлынула в сжигаемые заживо лёгкие, этот миг показался Бусому самым сладостным в его жизни. В меркнущих зрачках мальчишки успели всё же отразиться чьи-то руки. Они сграбастали Бусого в охапку и сразу рванули вверх. Куда, зачем его тянут, почему не оставят в покое? Здесь так хорошо…
Увесистый хлопок ладонью по спине. Бусый лежит животом на чьём-то колене, свисает вниз головой. Хлопок возвращает сознание и вместе с ним – боль. Изо рта струёй хлещет вода…
Мальчишка мучительно закашлял, заплакал, отступившая смерть наказывала его запоздалым испугом. Сородичи Белки смеялись, кричали, порывались его обнять, хлопнуть по плечу, расцеловать. Мелькнуло мамино лицо, у неё по щекам текли слёзы.
– Живой! Сыночек… живой…
Бусому было очень плохо, но это и радовало: если человек страдает, значит – он жив. И жить будет.
Хоть и пробыл под водой уймищу времени – самому искусному ныряльщику хватило бы двадцать раз задохнуться и утонуть.
Колено, упиравшееся в живот, и тяжёлая рука, огревшая по спине, принадлежали Соболю. Бусый, силясь вспомнить что-то очень важное, повернулся, привстал и увидел Сына Медведя.
