На выгоне меня ждали к обеду. Бруно, Лара, маленькая Анита, которой еще не исполнилось и года, играла на одеяльце на лугу, моя мама не спускала с нее глаз. Мама сказала: “Это дядя Пьетро, гляди, Анита!” И сразу поднесла мне ее, чтобы мы подружились. Девочка недоверчиво поглядела, потом заинтересовалась моей бородой: схватилась за нее и потянула, издала непонятный звук и засмеялась своему открытию. Мама была совсем не похожа на пожилую женщину, с которой я попрощался перед отъездом. Не только она, но и все вокруг выглядело живее: здесь были курицы и кролики, мулица, коровы, собаки, на огне готовилась полента, тушилось мясо, стол накрыли под открытым небом.
Бруно так мне обрадовался, даже обнял. Обычно мы так не делали. Пока он сжимал меня в объятьях, я удивился: что-то переменилось? Когда мы оторвались друг от друга, я вгляделся в его лицо, морщины, седину, потяжелевшие с годами черты. Мне показалось, что и он ищет во мне приметы возраста. Это по-прежнему были мы? Потом он усадил меня во главе стола и налил до краев четыре стакана – выпить за мое возвращение.
Я уже отвык от вина и мяса, у меня голова пошла кругом. Я болтал без умолку. Лара и мама по очереди вставали взглянуть на Аниту, пока она не задремала – по знаку или молчаливому соглашению мама встала, взяла ее на руки и отошла в сторону, убаюкивая. Я привез в подарок чайник, чашки и пачку черного чая. После обеда я приготовил его на тибетский манер – со сливочным маслом и солью, хотя у здешнего масла был не такой яркий и горький вкус, как у масла из молока яка. Готовя чай, я рассказал, что в Тибете масло используют повсюду: сжигают в светильниках, женщины смазывают им волосы, его перемешивают с костями при небесном погребении.
– При чем? – удивился Бруно.
Я объяснил, что на высокогорье недостаточно дерева, чтобы сжигать трупы: с них сдирают кожу и кладут на вершине холма на съедение грифам. Через несколько дней остаются одни кости. Тогда череп и скелет дробят, смешивают с маслом и мукой, и птицы съедают эту смесь без остатка.
– Какой ужас, – сказала Лара.
– Почему? – возразил Бруно.
– Ты представляешь? Труп бросают на землю, и птицы раздирают его на куски.
– Лежать в яме не намного веселее, – сказал я. – Все равно тебя кто-нибудь съест.
– Да, но, по крайней мере, никто этого не увидит, – возразила Лара.
– А по-моему, это здорово, – сказал Бруно. – Корм для птиц.
Зато чай Бруно не понравился, он выплеснул содержимое своей и наших чашек и налил в них граппы из бутыли. Теперь мы трое были немного пьяны. Бруно обнял Лару за плечи и спросил:
– А девушки в Гималаях какие? Такие же красивые, как в Альпах?
Сам того не желая, я нахмурился. И буркнул что-то в ответ.
– Ты ведь там не стал буддийским монахом, правда? – спросил Бруно. Но Лара поняла, что мне не хочется об этом говорить, и ответила за меня:
– Нет, нет. Подруга у него есть.
Бруно взглянул мне в лицо и рассмеялся, поняв, что это правда, а я невольно поискал глазами маму, которая стояла слишком далеко и не могла нас слышать.
Потом я прилег под старой лиственницей – одиноким деревом, возвышавшимся среди лугов. Я лежал, прикрыв глаза, положив руки за голову, смотрел сквозь ветви на вершины и хребты Гренона и дремал. Этот вид всегда напоминал об отце. Я подумал, что, сам того не желая, отец создал причудливую семью, членом которой я и был. Что бы он сказал, увидев, как мы все вместе обедаем. Его жена, сын, его второй, “горный”, сын, молодая женщина и маленькая девочка. “Будь мы братьями, – подумал я, – Бруно оказался бы старшим. Из нас двоих он был тем, кто строил. Строил дома, семьи, хозяйства: старший брат со своими землями, со своим скотом, со своим потомством. Я был младшим братом, который все проматывал. Не женился, не заводил детей и бродил по свету, месяцами не давая о себе знать, а потом являлся домой в праздничный день, да еще к самому обеду. Кто бы мог подумать, правда, папа?” За этими пьяными фантазиями я уснул на солнышке.
Тем летом я провел с ними пару недель. Не так много, чтобы перестать чувствовать себя гостем, но и не так мало, чтобы сидеть сложа руки. Два года моего отсутствия оставили в барме немало следов, когда я увидел свой дом, мне захотелось попросить у него прощения: вокруг уже выросли сорняки, обшивка крыши местами поехала и развалилась, уезжая, я забыл убрать трубу дымохода, торчавшую из стены, – снег сломал ее и попал в комнату, пришлось все чинить. Еще пара-тройка лет, и гора заберет дом обратно, вновь превратит в груду камней. Я решил все дни заниматься домом и подготовить его к моему очередному отъезду.
Находясь у Бруно и Лары, я обнаружил, что в мое отсутствие еще кое-что пошло не так. Когда мамы не было, а Анита спала, счастливая ферма превращалась в убыточное предприятие, а мои друзья – в двух постоянно ссорящихся хозяев. Лара только об этом и твердила. Она рассказала, что выручки за сыр не хватает, чтобы выплачивать ссуду. Все, что они с Бруно зарабатывали, они тратили, откладывать не получалось, а долг перед банком не уменьшался. Летом еще было ничего: живя в горах, они, по крайней мере, обеспечивали себя всем или почти всем. Зимой, когда приходилось арендовать хлев и покрывать другие расходы, становилось совсем туго. Чтобы выплатить старые долги, приходилось влезать в новые.
Тем летом Лара решила упростить процесс и работать напрямую с магазинами, а не через перекупщика, которого я видел в тот день, хотя ей это прибавляло немало работы. Дважды в неделю она оставляла дочку у моей мамы в Гране и объезжала на машине магазины. В это время Бруно на выгоне приходилось справляться со всем самому. Найми они кого-нибудь, затея потеряла бы смысл.
Пока Лара рассказывала мне все это, Бруно недовольно хмыкал. Однажды вечером он сказал:
– Может, сменим тему? Мы с Пьетро так редко видимся, неужели нам не о чем поговорить, кроме как о деньгах?
Лара обиделась.
– И о чем же мы будем говорить? – спросила она. – Не знаю, может, о яках? Что скажешь, Пьетро, не заняться ли нам разведением яков?
– Отличная мысль, – отозвался Бруно.
– Слыхал? – спросила меня Лара. – Он живет на вершине горы, а мы – простые смертные, куда нам до него. – Потом она сказал Бруно: – Ты сам загнал себя в угол.
– Вот именно, – ответил Бруно. – Это мои долги, не переживай.
Услышав это, Лара обиженно взглянула на него, поднялась и ушла. Он сразу пожалел, что ответил ей резко.
– Она права, – сказал Бруно, когда мы остались одни. – Но что поделать, работать больше я не могу. Если все время думать о деньгах, это все равно не поможет, лучше уж думать о чем-то хорошем, правда?
– Сколько вам нужно? – спросил я.
– Какая разница. Если я скажу, ты испугаешься.
– Я могу тебе помочь. Останусь здесь и проработаю до завершения сезона.
– Да нет, спасибо.
– Платить не надо. Мне в охотку.
