– Видал? – спросил Бруно.
– Что случилось?
– Помнишь, в двухтысячном произошло наводнение? С гор натекло столько воды, что нас вывозили вертолетом.
Внизу, у реки, работал экскаватор. Где я был в двухтысячном году? Так далеко и телом и душой, что про наводнение в Гране даже не слышал. В воде до сих пор валялись деревья, балки, цементные глыбы и всякий мусор, который принесло с горы. В излучине берега были подмыты, торчали корни деревьев, тщетно пытавшихся ухватиться за почву. Мне стало жаль нашу любимую старую речку.
Выше, у мельницы, я заметил в воде здоровый белый камень, похожий на колесо. Настроение сразу улучшилось.
– Жернов тоже смыло наводнением? – спросил я.
– Нет, – ответил Бруно, – это я его сбросил. Еще раньше.
– Когда?
– Отпраздновал восемнадцатилетие.
– Как тебе удалось?
– Взял домкрат из машины.
Я невольно улыбнулся, представив себе, как Бруно приходит на мельницу, держа в руках домкрат, а вскоре из дверей выкатывается жернов. Жаль, что я пропустил такую сцену.
– Здорово было? – спросил я.
– Ага.
Бруно тоже улыбнулся. Потом мы зашагали к моим владениям.
На этот раз мы шли медленнее: я был не в форме, да и выпил лишнего накануне. Бруно часто оборачивался, поднимаясь по пострадавшему от воды склону, луга на котором превратились в каменистые и песчаные отмели. Он удивлялся, как сильно я отстал, останавливался и ждал. Откашливаясь, я предложил:
– Иди вперед, если хочешь. Я тебя догоню.
– Нет, нет, – возразил он, словно выполнял задание и не мог подвести.
Выгон его дяди тоже пострадал: крыша одного из домов покосилась и вытолкнула подпёртую балками стену. Сильный снегопад – и все окончательно рухнет. Недалеко от хлева ржавела перевернутая ванна, двери были сорваны с петель и кое-как привалены к стенам. Как предсказывал Луиджи Гульельмина, повсюду виднелась поросль лиственниц. Сколько лет они росли, что произошло с дядей… Я хотел спросить Бруно, но он шел не останавливаясь. Мы преодолели выгон и молча двинулись дальше.
Выше наводнение оставило еще больше разрушений. На лугу, куда коровы поднимались в конце лета, оползнем снесло часть скалы. Унесло вместе с деревьями и камнями – даже сейчас, четыре года спустя, земля под ногами не была твердой. Бруно по-прежнему молчал. Он шагал вперед, утопая в грязи, перепрыгивая с камня на камень или проходя по поваленным деревьям, и не оборачивался. Чтобы не отстать, мне приходилось почти бежать. Потом следы оползня остались позади, мы вошли в лес, наконец-то Бруно заговорил.
– Сюда и раньше мало кто добирался, – сказал он. – Теперь, когда тропу размыло, хожу, наверное, я один.
– Часто?
– Да, вечерами.
– Вечерами?
– Если охота прогуляться после работы. Беру с собой налобник – вдруг задержусь и придется возвращаться в темноте.
– Некоторые предпочитают бар.
– Я тоже ходил в бар. А теперь хватит, в лесу лучше.
Я задал вопрос, который отцу задавать было запрещено:
– Еще долго?
– Нет. Но скоро начнется снег.
Я уже заметил снег в тени скал: старый снег, политый дождем и превратившийся в кашу. Подняв голову, я увидел пятна снега на сыпухе и целые снежные равнины в котловинах Гренона. На северной стороне еще стояла зима. Снег повторял форму гор, словно на негативе фотографии: там, где пригревает солнышко, – черные скалы, в тени – белый снег. За этими размышлениями я добрался до озера. Как и в первый раз, оно появилось неожиданно.
– Помнишь это место? – спросил Бруно.
– А то.
– Летом все иначе, правда?
– Да.
В апреле наше озеро еще было покрыто льдом – белым, матовым, с голубоватыми прожилками, напоминающими трещинки на фарфоре. Их рисунок не складывался в геометрический узор, разломов тоже не было видно. В нескольких местах под давлением воды льдины вздыбились, у солнечных берегов лед уже начинал темнеть – приближалось лето.
Обводя взглядом котловину, я словно наблюдал смену времен года. Здесь – камни, пятна кустов можжевельника и рододендрона, редкие невысокие лиственницы, там – лес и снег. След лавины тянулся по другому склону Гренона и уходил прямо в озеро. Бруно направился прямо туда: мы стали карабкаться вверх, наст держал крепко, мы почти не проваливались, зато уж если случалось, проваливались выше колена. Потом всякий раз приходилось долго выкарабкиваться; лишь через полчаса подобного восхождения с непредвиденными остановками Бруно разрешил мне отдохнуть. Он нашел торчащую из снега каменную стену, уселся сверху и постучал ботинками, стряхивая снег. Я сел рядом, не думая о промокших ногах. Силы кончились. Мне хотелось одного – оказаться у печки, поесть и уснуть.
– Мы пришли, – объявил Бруно.
– Куда?
– Как куда? К тебе домой.
Только теперь я оглянулся. Хотя снег искажал знакомые очертания, я сообразил, что здесь склон образует лесистую террасу. Высокая гладкая скала, непривычно белого цвета, отвесно спускалась к плато, прилегавшему к озеру. Из снега выступали сложенные из того же камня, что и белая скала, остатки трех стен, на одной из которых я сидел. Две короткие боковые стены и одна, передняя, длинная, четыре на семь, как и было указано в кадастровой карте. Четвертой стеной была сама скала, которая держала остальные, откуда брали материал для строительства. Крыша полностью обрушилась. В снегу, посреди заброшенного жилища, торчала сосенка, проложившая себе путь среди развалин и уже сровнявшаяся со стенами. Вот оно, мое наследство: скала, снег, груда обтёсанных камней и сосна.
– Мы оказались здесь в сентябре, – сказал Бруно. – Твой отец сразу сказал: вот здесь. До этого он посмотрел много домов, мы давно с ним ходили и присматривали подходящий, но этот сразу ему понравился.
– Это было в прошлом году?
– Нет, нет. Три года назад. Потом я нашел владельцев и еле уговорил их продать. Здесь никто ничего не продает. Владеть развалюхой и ничего не менять – это нормально, но отдать ее другому, чтобы он что-то построил, – нехорошо.
– И что же собирался строить отец?
– Как что? Дом.
– Дом?
– Конечно.
– Отец этого терпеть не мог.
– Ну, значит, он изменился.
Тем временем пошел дождь: на руку упала капля, я увидел, что это смешанная со снегом вода. Небо тоже не понимало, зима сейчас или весна. Облака скрыли горы, лишили всё объема, но даже таким утром я увидел красоту этого места. Мрачную, суровую красоту, дарившую не покой, а силу, а еще легкую тревогу. Красоту теневой стороны.
– У этого места есть название?
