– И когда истекает неделя?
– Сегодня.
– То есть ты не уверена?..
Не успели эти слова сорваться с ее губ, как Маргарет поняла, что нечаянно вторглась в область, в которую вторгаться не хотела, и что произнесла их не она, а ее тоска и тревога за дочь, вихрем пронесшиеся по комнате. Да она была готова просто завыть от отчаяния, не в силах предотвратить то, что не принесет Исабель ничего, кроме горя и страданий. Ну почему, почему она не задушила эту любовь в зародыше еще тогда, очень давно, пока у нее была такая возможность?
– Я вообще ни в чем не уверена, – просто сказала Исабель. – Иногда я как будто точно знаю, но… проходит день – и я снова ничего не знаю. Порой я даже думаю, может ли человек вообще быть в чем-то уверен?..
– Ты можешь быть уверена в своих чувствах – в том, что́ ты к нему испытываешь. – И снова Маргарет услышала, как в ее голосе металлом звенит настойчивость.
– А ты в своих чувствах уверена? Я – нет.
– Тогда тебе не следует за него выходить.
Ну вот она и сказала это – произнесла слова, способные навсегда отвратить от нее дочь; а ведь Маргарет уже почти ощущала себя тещей молодого человека – той вечно недовольной родственницей с островов, которую он вряд ли захочет когда-нибудь навестить по доброй воле. Она уже чувствовала себя его врагом, и если теперь дочь предпочтет его, пути назад не будет, потому что та часть Исабель, которая любила Падера, ее возненавидит.
Маргарет все еще пыталась разобраться в том, насколько безнадежной была ситуация, когда Исабель ответила ей вопросом на вопрос:
– А ты была уверена?..
– Да, – быстро ответила Маргарет, мысленно уносясь в Донегол – в те времена, когда она была юной девушкой и несла по улице корзину, в которой было спрятано ее письмо, и со сладостной горечью припомнила те легкость и проворство, которые обретали ее ноги, когда она возвращалась домой после свидания с ним.
– Да, я была уверена, – повторила она, – и ты тоже должна быть абсолютно уверена, потому что в будущем может случиться всякое. Это очень важно, Исабель. Впереди у вас обязательно будут испытания и трудности, и когда ты с ними столкнешься, тебе необходимо твердо знать: ты выбрала именно того человека, какой тебе нужен.
В комнате негромко застонал Шон. Звук был совсем тихий, едва различимый, но Исабель услышала и поднялась, чтобы идти к нему.
– Так вот, я не знаю, – сказала она и исчезла за дверью.
6
Наутро дождь стих, и Исабель, усадив Шона в грубое обшарпанное кресло на колесах, вывезла его из дома. Дороги на острове были неровными, словно древние каменные мостовые, и по пути к просторному и ветреному западному побережью Шона все время трясло. Он, однако, не жаловался и сидел молча, лишь слегка накренившись набок, но Исабель, с усилием толкавшая кресло перед собой, отчетливо ощущала мертвый вес его тела. Они не успели еще выйти из поселка, а она уже запыхалась, но продолжала упрямо шагать вперед, стремясь увезти Шона подальше от дома как ради него, так и ради себя самой. Утром, когда Исабель проснулась, воздух в спальне показался ей невообразимо душным, словно в нем по-прежнему витали вчерашние вопросы, хотя накануне, ложась в постель, в которой она спала еще в детстве, она открыла окно, чтобы слушать голос ночного моря. Звезд на небе не было, и темные тучи, то и дело проносившиеся по небосводу, казались ей погруженными в мрачные раздумья призраками. Спала Исабель урывками, и за завтраком отчетливое ощущение того, что ее жизнь подошла к краю некоей пропасти, превратилось в желание отвезти Шона куда-нибудь к морю.
Но вот последние дома остались позади. Голоса приветствовавших их соседей тоже стихли, и они превратились в две молчаливые фигуры – в брата и сестру, которые тщатся повторить путь, по которому они прошли много лет назад, когда с Шоном случилось несчастье и когда Исабель впервые убедила себя, что отныне ее уделом могут быть только разбитые надежды и несбывшиеся мечты. Сейчас она и злилась на себя за то, что не знает, как быть с Падером, и в то же время испытывала к себе острое презрение за подобную мелочность – презрение, охватывавшее Исабель каждый раз, когда ее взгляд падал на сидящего в инвалидном кресле брата. Жизнь, думала она, – это просто бессмысленная куча неприятностей, которая похоронила ее под собой, в то время как радость и счастье детских лет, проведенных на острове, куда-то пропали. Шон не выздоровел, а Падер был похож на ярко раскрашенный, но полузатонувший пароход, все набиравший и набиравший воду через огромную брешь в борту, которую ей, похоже, предстояло заделывать. В ее представлениях эти двое мужчин были тесно связаны между собой, хотя Исабель и не понимала – как.
Между тем они продолжали приближаться к их любимому утесу на дальней оконечности острова, и Исабель спросила себя, помнит ли Шон, что с ним случилось. Несомненно, он уже много лет не бывал в местах их давних детских игр, и ей почему-то очень хотелось, чтобы нынешним утром они оба вновь оказались там вдвоем. Но вот и знакомая скала… Из-под обрыва вылетали чайки и с хриплым хохотом вились над головой Исабель, которая, налегая всей тяжестью на рукоятки кресла, преодолевала последние ярды усыпанной булыжниками тропы. Простор неба был разбит вереницами облаков, дул сильный ветер, и воздух казался стеклянным. Морские птицы то неподвижно зависали на одном месте, то стремительно пикировали к самой воде, чтобы тут же снова взмыть ввысь, и каждая из них двигалась по безупречной параболе, словно следуя невидимыми путями божественной любви. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся от усилий Исабель включила тормоз кресла и почти без сил опустилась на каменистую площадку. Ее волосы полоскались на ветру, забивались в рот, и она, тряхнув головой, чтобы отбросить их в сторону, повернулась к брату.
– Ты знаешь, где мы?.. – спросила Исабель. – В тот день мы пришли сюда сразу после школы. – Она посмотрела в сторону моря и добавила: – А потом все полетело кувырком…
Пошевелившись в кресле, Шон еще сильнее свесился набок и впился взглядом в далекий горизонт.
– С тех пор у меня все пошло наперекосяк. Как и у тебя. Знаешь, сейчас мне больше всего хочется, чтобы ты снова был здоров. Я хотела бы, чтобы ты поправился, встал с кресла и сказал мне: «Как дела, сестренка?», или еще что-нибудь в этом роде. А потом мы с тобой пошли бы домой, и я рассказала бы тебе о Падере, а ты бы мне что-нибудь посоветовал. Я знаю, ты бы точно что-нибудь придумал!.. – Исабель дала своим словам улететь вместе с ветром и долго сидела молча, неожиданно осознав, что на самом деле она пришла сюда в надежде на чудо. Именно этого она ждала – ждала, что Бог еще раз пролетит мимо утеса и кивнет Шону в знак того, что он снова здоров. И тогда, думала она, навсегда закроется трещина и в ее мире, и ее неизбежный брак с Падером окажется именно таким райски прекрасным, как она себе воображала. Знамение – вот зачем Исабель пришла сегодня на скалу над морем.
– Он ведь предложил мне пожениться, – сказала она. – Впрочем, я знаю, что ты знаешь. Мама считает – именно из-за этого тебе стало хуже. Это действительно так, Шон?.. Честно говоря, я сама еще не решила, хочу ли я выходить за него. И я не знаю, захочу ли когда-нибудь. Прямо даже странно: я его и люблю, и в то же время не люблю. Совсем. Наверное, это означает, что я не должна соглашаться? А ты как считаешь?
