Что еще поделать можно? Холодный компресс здесь отменяется за полным отсутствием такового. Покой да вот эта шина, как мы величали наше сооружение из сучьев. Получалось, что проводник отправиться в разведку может разве ползком. Оно для кинохроники подошло бы – там разведчики всегда только по-пластунски и двигались. Но мы ведь не кинохронику снимаем, больше метров ста не проползешь, если, конечно, ты не потомственный пластун гвардии его величества, да и то, скорее всего, сказки – ходит разведка, долго, далеко и скучно топает ногами.
Получалось, что идти Алексею с Костей вдвоем, но не лежала у меня к этому душа, тревожно было. И третьим с ними не пойдешь. Проша за лагерем присмотрит, конечно, а вдруг немцы? Галюченко – какой из него боец, когда нога будто в гипсе. И лагерь в джунглях, заранее противника не увидишь, от пулемета, если в последний момент врага обнаружишь, толку мало. Плюнул я на устав, пойду с Алексеем.
– В разведку пойдем мы с Алексеем, – сказал я. – В лагере – Галюченко, Климов, Прохоров. Старший – Галюченко.
– Почему? – возмутился Костя. – Я сержант, а он ефрейтор.
Надо было, конечно, и оборвать, скомандовать, но как-то сжились мы уже. Плохо это, но пропало привычное ощущение субординации. Я ответил:
– Тебе сколько лет, Костя? Петр Иваныч старше? Старше. Вот и слушайся его.
Радист надулся, но и до него дошло уже. Понял, что до этого нашего странного доисторического приземления он сам бы такой вопрос не задал – мигом бы схлопотал наряд вне очереди.
Вышли позже, чем планировали, но, по словам Галюченко, до стены всего километра четыре. Идти по джунглям было даже приятно. Под ногами пружинило расползшимися корнями, стеблями лиан, насекомые в этот день казались особо ленивыми и, похоже, не успевали впиться в шкуру быстро шагающего человека. В кронах покрикивало что-то летающее, считавшееся у нас археоптериксами. Из-под ног пару раз метнулись врассыпную стайки ярко-зеленых ящериц, выполняющих, как объяснял Проша, работу наших современных мышей. Вовсе и не ящерицы они, смешно сказать, те же динозавры. Но не ложился образ гигантов на масляно-блестящих травянисто-зеленых зверушек, шмыгающих под ногами и – если замереть на пару минут – выбирающихся из листвы, норовя утащить что-нибудь съедобное. Однако замирать на этот раз времени у нас не было…
Расслабились, сидя у костра в безопасном, казалось бы, прошлом, а кто-то спокойно постреливает совсем рядом. И теперь возможная встреча с вооруженным этим «кем-то» обострила восприятие, заставила замечать каждую мелочь. Ветка хрустнула. Тень скользнула по обочине узкой тропы, чужая тень, не моя и Алешки. И рука тянется к пистолету. Шли молча, старались лишний шум не производить. К тому, кто с оружием, всегда лучше зайти с тылу. И навык хождения по лесу, где живут огромные, местами опасные твари, явно в этом деле на пользу. Ближе к цели стало труднее продираться сквозь заросли – подлесок стал выше.
К месту вышли сразу, можно было и не расспрашивать Петра Ивановича о дороге. Джунгли вдруг оказались отгорожены от моря стеной. В какой точке он отловил рамфоринха, установить, конечно, не удалось, но это и не имело значения.
Алексей медленно двинулся вдоль препятствия, ища глазами трещины и уступы. Взгляд его ощупывал стену, словно пробуя на прочность. Взрослый мужик, а появилась возможность поиграть в скалолаза – вот он, уже и лицо серьезное, и глаза сощурены. Наверное, воображает себя бывалым альпинистом. Только не был он альпинистом, иначе имелась бы запись в его личном деле, так что не меня обманывать – командир звена личные дела подчиненных знает наизусть… хоть и забывает про дни рождения ефрейторов, н-да.
Наконец очередная трещина получила добро. По мне, мы таких уже штук пять видели, но Алексею понравилась эта, в полуметре от земли. Штурман обвязался стропой вокруг пояса и взялся командовать:
– Следом не лезь, а то, если сорвусь, на тебя упаду, вместе свалимся.
Карабкались долго, не знаю, как уж там, надо мной, штурман себя чувствовал, а я только и старался, чтобы не упасть. Хотя под конец приспособился, быстрей пошло. Гребень скалы оказался зазубренным, перебираться через него было больно. Перевалился вслед за Алешкой, не зная, куда приземлюсь, а может, на веревке повисну, как мешок.
Осматриваюсь, тихо матерюсь. Все, что вижу вокруг, занято морем и небом, и ветер завывает. Рубаха надулась пузырем, ощутимо стало сдувать. Парусность такая, что только одно на уме – спуститься бы как-нибудь с этой Шипки. Штурман рядом тоже крутит головой. Лежим на каком-то карнизе. Гребень, торчащий со стороны джунглей, со стороны моря сразу переходит в карниз, плоский, тянущийся по всей длине и резко обрывающийся к пляжу и морю. Ширина местами метра три, наверное.
Действительно – стена, будто вдоль берега крепость стояла, блокировала пляж, защищала джунгли от нападения снизу. Хм… диплодоки, таскающие огромные камни, тираннозавры и стегозавры, мешающие раствор, готовящиеся обороняться от плезиозавров, ихтиозавров и кого там еще, в море живущего. Война циклопов. Но стена цельная, природная, а не сложенная каменщиками, и динозавры поглупее какого-нибудь аллигатора будут. Вспомнилось почему-то: «Мой милый, хороший, пришли мне галоши, и мне, и жене, и Тотоше». Тотоша. Точно. Дай рамфоринху галошу – наверняка будет грызть, дурень, и радоваться.
Полежав наверху, мы немного отдышались, детские стишки ушли из сознания туда, где, по ситуации, им быть и положено. В глазах перестали мелькать разноцветные зайчики.
На стене росли пучки травы, было пустынно и голо, ветер свистел, поднимая пыль. Алексей приподнялся первым, затормошил, вытащил из-под меня подсумок:
– Бинокль давай, наши перелетные птички на пляже кормятся, наверное.
Оказалось, я лежал на подсумке, в котором и нес бинокль. Устал с непривычки по горам лазить, даже и не заметил, на что улегся. Ну, кто первым очухался, тому первому и оптикой пользоваться. Кроме того, штурман раньше на разведчиках летал, а оно тоже чего-то стоит. Алексей долго шарил биноклем по пляжу, крутил фокус, потом присвистнул и протянул мне прибор:
– Вон, видишь, над стеной дерево выше других, там, за бухтой? Полтора градуса вправо от него, у самой воды.
– Что там? – Я навел объективы.
– Сам смотри. Глазам не верю, поэтому тебе подсказывать не хочу.
Присмотрелся. Засвистишь тут! На камнях вырисовывался фюзеляж самолета. Слишком четко вырисовывался, чтобы оказаться просто нагромождением морского мусора.
Алексей шагнул к краю карниза, тому, который с нашей стороны, и, судя по лицу, что-то принялся подсчитывать.
– Вдоль этой кромки можно идти в полный рост. Только осторожно, чтобы не сверзнуться с высоты, гребень-то не по всей длине торчит, – сказал он.
Я кивнул. Теперь приходилось думать, как бы хозяева фюзеляжа не сняли со стены очередью, поэтому лучше не упускать из вида противоположную кромку.
Быстро сообразили, что там, где волны без барашков, глубоко и оттуда нас увидеть нельзя. А если пошла по ним белая пена, значит, в этом месте берег от стены отходит, мелководье, стоящий человек заметить может. Тут нам – на карачки, и дальше по ситуации. Я предложил связаться на манер тех же альпинистов, но Алексей резонно возразил, что тогда улетим в пропасть оба. Вроде бы альпинисты веревку между камнями как-то пропускают, а без этого человек упавшего товарища все равно не удержит.
