Она уткнулась мне в бок.
– А твой какой, важный парень?
– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, – сказал я.
– Ну-у-у, – протянула она насмешливо. – Ты такой зануда, Лео. А какой у вас девиз, мистер Макшейн?
– Езжай осторожно, – сказал он. – Может быть, ты везешь победителя.
От этих слов она расхохоталась.
– Мистер Макшейн, вы не помогаете, – сказал я.
– Извини.
Я посмотрел на нее.
– Тебе предстоит выступление на конкурсе штата. Разве ты не волнуешься, хотя бы немного?
Улыбка исчезла.
– Да, волнуюсь. И даже очень. Просто надеюсь, что события не выйдут из-под контроля, когда мы вернемся в школу. Раньше мною никогда не восхищались толпы народа. Даже не знаю, как реагировать. Надеюсь, они не вскружат мне голову. Как вы думаете, мне легко вскружить голову, мистер Макшейн?
– Можно я отвечу? – поднял я руку.
– Думаю, с головой у тебя все в порядке, – сказал учитель.
Она ткнула меня локтем.
– Слышал, мистер Всезнайка?
Она состроила умное лицо, которое тут же повеселело, когда она вскинула руки и закричала:
– Они меня полюбят!
Мистер Макшейн покачал головой и усмехнулся. Я молчаливо сдался.
Она показала в окно.
– Посмотрите, даже пустыня празднует!
Казалось, что это действительно так. Обычно скучные кактусы и колючие кусты были раскрашены апрельскими красками, словно какой-то великий художник прошелся по ландшафту кистью, брызгая во все стороны желтым и красным.
Сьюзан выпрямилась, натягивая ремень.
– Мистер Макшейн, можно мы здесь остановимся, всего на минутку? Пожалуйста?
Учитель замялся, и она добавила:
– Вы сказали, что сегодня мой день. Что я могу делать все, что захочу.
Машина затормозила на гравийной обочине. Сьюзан тотчас же выскочила и ускакала в пустыню. Она прыгала, вертелась и кружилась колесом среди колючих обитателей этого места. Кланялась юккам, вальсировала с кактусами сагуаро. С бочонка ферокактуса она сорвала красный цветок и воткнула себе в волосы. Она упражнялась в улыбке, в поклоне и в размахивании одной и двумя руками перед воображаемой толпой на своем торжественном приеме. Вырвав из кактуса иголку, она изобразила пантомиму в духе циркового клоуна, делая вид, что чистит ею зубы.
Мы с мистером Макшейном наблюдали за ней, прислонясь к машине и посмеиваясь. Неожиданно она остановилась, повернула голову и посмотрела куда-то вдаль. Так она стояла, словно окаменевшая, минуты две, затем резко повернулась и пошла к машине.
На лице ее отражалась задумчивость.
– Мистер Макшейн, – сказала она, когда автомобиль тронулся. – Вы знаете каких-нибудь вымерших птиц?
– Странствующего голубя, – ответил он. – Пожалуй, это самый известный пример. Говорят, их было так много, что небо темнело, когда они перелетали стаями. И еще моа.
– Моа?
– Огромная птица.
– Как кондор? – спросил я.
Он усмехнулся.
– Кондор не достал бы ему и до колена. Даже страус по сравнению с ним показался бы маленьким. В высоту футов двенадцать-тринадцать. Возможно, самая большая птица в истории. Нелетающая. Жила в Новой Зеландии. Вымерла сотни лет назад. Ее истребили люди.
– Размером с половину ее, – сказала Сьюзан.
Мистер Макшейн кивнул.
– Ага. Я как-то делал доклад про моа в начальной школе. Мне казалось, они были самые крутые на свете.
Глаза Сьюзан заблестели.
– А у моа был голос?
Учитель задумался.
– Не знаю. Даже не знаю, известно ли это вообще.
Сьюзан посмотрела в окно на пробегающие мимо виды пустыни.
– Я услышала пересмешника. И задумалась кое о чем. О чем говорил Арчи.
– Мистер Брубейкер? – спросил мистер Макшейн.
– Да. Он считает, что пересмешники не просто подражают другим птицам. Ну, то есть живым птицам. Он думает, что они могут также подражать голосам птиц, которых уже нет. Якобы звуки вымерших птиц передаются сквозь года от одного пересмешника другому.
– Интересная мысль, – сказал мистер Макшейн.
– Он говорит, что когда пересмешник поет, он все равно что возрождает окаменелости. Он говорит, кто знает, песни каких давних созданий слушали его предки.
Из-за слов Арчи Брубейкера в машине воцарилось молчание. Словно прочитав мои мысли, мистер Макшейн выключил кондиционер и опустил стекла. Волосы у меня затрепыхались от ветра, доносившего дымчатый аромат мескита.
Через некоторое время я почувствовал прикосновение руки Сьюзан. Ее пальцы перебирали мои.
– Мистер Макшейн, – тихо заговорила она. – Мы держимся за руки на заднем сиденье.
– Ага, – сказал он. – Гормоны, тинейджеры, все такое.
– Вам не кажется, что он милый, мистер Макшейн?
– Никогда об этом не задумывался, – ответил учитель.
– Ну, посмотрите.
Она схватила мое лицо и повернула вперед. Глаза учителя быстро изучили меня в зеркале заднего вида.
– Да, ты права. Он восхитительный.
Сьюзан отпустила мое побагровевшее лицо.
– Я же говорила. А вы не любите его?
– Ну, так далеко я бы не заходил.
Минуту спустя она опять подала голос:
– Мистер Макше-е-ейн…
Я ощутил что-то в ухе.
– Я засунула ему палец в ухо…
Такого рода глупости продолжали происходить в машине, пока мы не обогнули столовую гору и не увидели бурую дымку на горизонте, предвещавшую появление города Финикса.
28
Ее родители встретили нас в фойе отеля, где Сьюзан, мистеру Макшейну и мне были заказаны отдельные номера. После регистрации мы впятером пообедали в буфете ресторана. Потом мы проводили Сьюзан на автобус, который должен был доставить ее и еще восемнадцать других участников конкурса в западную старшую школу Финикса. Всего участников было тридцать восемь; девятнадцать уже выступили утром.
После полудня будет объявлено десять финалистов. Финал состоится вечером.
Честно говоря, никто из нас не удивился, узнав, что Сьюзан прошла отбор. Она была невероятно хороша. Сюрприз заключался в том, что речь ее была новой. Не той, с какой она выступила в старшей школе Майки. И не той, которую она неделями репетировала передо мной, Питером Синковичем и разными кактусами. И даже не той, что я выслушал накануне.
