— Давай скотч. — Дома я уже хватанул три «Джонни Уокера» — запил голубенькую таблетку. Разный алкоголь лучше не мешать.
— Кларисса сейчас придет, укладывает Александра. Как дела? Много жареных фактов нарыл?
Я рассказал кое-что про свою работу. Стеллингс был в джинсах, белой рубашке с расстегнутым воротом и в матерчатых эспадрильях на босу ногу. Явно не заморачивался на тему «что надеть».
Виски мне принесла та же то ли тайка, то ли филиппинка в белом фартуке.
В дверном проеме возникла высокая блондинка, вся в черном, даже тоненькие колготки на длинных ногах черные, так что я было подумал, уж не с похорон ли она вернулась. Но сильно накрашенные ресницы и цикламеновая помада с похоронами не очень вязались. На ее лице не было ни следов печали, ни разводов от слез. Женщина окинула меня взглядом — снизу вверх.
— Дорогая, это Майк Энглби. Майк — это Кларисса, моя благоверная.
Нежная рука коснулась моей и тут же отдернулась: не рукопожатие, а мимолетная ласка.
— Джеймс много про вас рассказывал. Вы присаживайтесь. Джеймс, какой же ты невнимательный, почему не предложил Майку оливки? Угощайтесь.
— Не возражаете, если я закурю?
— Ну что вы… Летиция, будь добра, принеси пепельницу.
Не сводя с меня огромных голубых глаз, Кларисса примостилась рядом на диване и лишь немного отодвинулась, когда табачный дым достиг ее ноздрей. Меня несколько сковывал такой напряженный интерес к моей персоне.
— Расскажите о своей семье. Они по-прежнему живут в этом… мм… в Рединге? Один мой знакомый жил, можно сказать, по соседству. В Стратфилд-Сэй. Знаете такой?
Причем на лице ее было написано живейшее любопытство, словно у игрока, которому не хватает одного очка до джекпота.
— Нет. А мама работает в гостиничной сфере.
— Удивительно! Наверное, это очень тяжелый труд.
— Да. Да, конечно… ну а сестра… она в пивоваренном бизнесе.
— А чем же она там занимается?
— Финансами. Бухгалтер.
— Я полагаю, рынок алкогольных напитков очень волатилен. К тому же там засилье крупных корпораций. Но, кажется, сейчас на подъеме именно независимые маленькие пивоварни.
— В какой-то мере. Старый добрый эль, настоящее пиво. На этом они и держатся. Сами понимаете…
— Да-да. Ваша сестра сделала мудрый выбор. Вы, кажется, сказали, что она замужем?
— Пока нет. Она…
— Крайне разумно с ее стороны. Сперва карьера, потом семья. Ваши родители оба из Беркшира?
Я старался как мог изобразить жизнь мамы и Джулии достойной столь сокрушительного интереса. Под конец я и сам наполовину поверил, что Энглби родом из йоменов Мерсии и по сей день гордятся своим происхождением из вольных хлебопашцев. Но когда в десятом часу прибыли остальные гости, я вздохнул с облегчением.
Имена я запомнил не все, но было вроде бы еще четыре пары, так что всего получилось одиннадцать человек, включая Энглби без спутницы. Мужчины — все с одинаковыми стрижками, короче моей, с выбритыми висками и мерцающие бриолином. Все загорелые, все доброжелательно переглядывались. Извинялись, что в костюмах, но ведь прямо с работы. Прежде чем выпить первый бокал, все с наигранным остервенением ослабили узлы галстуков — вероятно, демонстрируя, что наконец они дома у Стеллингсов, а не в офисе. Говорили в основном о машинах и о спорте. Женщины были хорошенькие — все без исключения. Все тоненькие, одетые большей частью ярко — в малиновое, желтое, фиолетовое, — словно самоутверждались в своем древнем праве. Их сверкающие волосы тоже пахли парикмахерской и выглядели ломкими и сухими. Стройные ножки были обтянуты чем-то вроде нейлона, но тоньше, я таких колготок раньше не видел. Я слонялся со своей сигаретой по комнате, иногда перекидываясь с кем-нибудь парой фраз.
Мы спустились вниз, к длинному столу, застланному белой, в пол, скатертью и равномерно уставленному подсвечниками и высокими вазами с морозником. Что это морозник, я понял из ответа Клариссы одной из гостий.
Меня усадили между некой Лорой и некой Сесилией. Сервировка стола не позволяла видеть тех, кто напротив, а в случае необходимости им пришлось бы перейти на крик. Поэтому я минут двадцать говорил с Лорой, потом еще двадцать с Сесилией. Когда снова пришла очередь Лоры, я повернулся к ней, но она уже беседовала с соседом слева. Я было переключился обратно на Сесилию, но и та успела отвернуться. Оставалось смотреть прямо перед собой, покуда закуски на столе сменялись горячим, а горничная подливала мне сперва белое бургундское, а затем кларет.
А после опять левый-правый разворот.
О чем мы беседовали?
У одной оказалось трое детей, она подробно рассказала о школе, где они учатся, и о школах, куда надеется определить их потом. Поинтересовалась, есть ли у меня дети, я ответил, что нет. Тогда она сообщила, кто из них по какому предмету успевает, а кто занимается с репетитором. Одна из дочерей еще и на скрипке замечательно играет, а сын прямо помешан на футболе. Потом она заговорила о других школах и их репутации — ее дети там не учатся, но туда, увы, ходят дети одной приятельницы. Далее — про совсем новую, только что открытую школу, но девочкам туда уже поздно, а младшему так нравится его нынешняя школа, что жаль его переводить. Но все равно это чудесно — хороших школ ведь слишком много не бывает, правда?
Я так горячо с ней соглашался, как будто она все-таки допускала мысль, что хороших школ бывает слишком много.
В голове у меня творилось что-то странное. Я вроде бы получал массивы разрозненных сведений, но не было ощущения, будто я что-то узнал. Наоборот, информация из мозга словно бы вымывалась.
— А вы в какой школе учились? — спросила соседка.
— Что?
— Вы в какую школу ходили?
— В Итон.
— Правда? Мой брат там тоже учился. А в какие годы?
— С шестьдесят шестого по семидесятый.
— А какой колледж?
— «Коллингем».
— Я имею в виду, кто им управлял?
— Вы вряд ли его знаете. А у вашего брата какой?
— H.R.T.
[47]
— Точно. Как раз оттуда я никого не знаю.
— Никого-никого? Я думала, только стипендиаты такие необщительные.
— Видите ли, я как раз и был стипендиатом.
— Но тогда почему вы не ходили в Колледж
[48]?
— Видите ли, я… — Я сделал несколько глотков белого бургундского.
