— В каком смысле «он бил»?
— Папа тебя не шлепал?
— Нет.
— А меня бил. Наверное, не так уж часто. Странная штука, сейчас я и не вспомню, как это происходило. Но некоторые эпизоды засели в памяти. Впервые это случилось, когда он был здорово зол. Влепил тогда пощечину, со всей силы. А потом избил тростью, как учитель в школе.
— Почему он всегда на тебя злился?
— Он не злился. Это стало привычкой. Но своих ощущений я припомнить не могу. Это как все, что с тобой происходит. Кажется, что это с кем-то еще.
Джулия долго молчала, жуя хорошо прожаренный стейк.
И вдруг призналась:
— Мне его не хватает, Майк. Хотя что уж теперь. Помню, как он ерошил мне волосы. А больше ничего не помню. Тогда я просто думала, что жизнь… Что это и есть жизнь. Папа есть у всех. А потом его не стало, и возникло чувство, что вся моя жизнь просто мне снится. Потом я проснулась. Но, возможно, я снова проснусь? Майк, ты понимаешь, о чем я? Мне иногда кажется, что это сон. До сих пор.
— Понимаю, — сказал я. — Прекрасно понимаю. Как раз это я имел в виду, когда говорил про папу. Что он, видимо, так никогда и не проснулся.
Об отце больше говорить не хотелось, и я сменил тему:
— У тебя никогда не было чувства, что ты жила раньше, до этой своей жизни?
— В смысле реинкарнации?
Джули нравилось называть вещи знакомыми словами — точно распихивать их по мелким ящичкам, с которыми проще управиться.
Я улыбнулся.
— Продолжай, — потребовала она.
— Этого я боюсь больше всего.
— Почему?
— Это слишком тоскливо, — сказал я. — Расскажу в другой раз. А теперь десерт. Посмотри, что у них там в меню.
— Нет, Майк, расскажи.
Я глянул на нее:
— Ладно, тогда слушай… Я вижу ребенка на заднем сиденье машины… Лицо за стеклом… Возможно, это снова я… Все, что я уже знаю, мне придется постигать снова… Я смотрю на родителей и хочу понять, добрые они или нет… Вот мать лупит ребенка в супермаркете, бьет по затылку, орет на него… И это единственный мир, который он знает… Он внутри ящика, который в другом ящике, и так далее, и наружу ему не выбраться никогда…
Я перескочил на другое:
— Тут такая штука, Джулз. Я чувствую, что это и моя вина, когда смотрю на стариков в том здании, когда там загорается свет, в их длинном сером коридоре… Я словно попал в капкан времени… Временную петлю… Страшно подумать, что я вернусь и в следующий раз стану одним из этих стариков. Или тем ребенком.
Вряд ли Джули поняла, что я пытался сказать, да и как это объяснить словами.
Лондон горит. В ночном небе слышен глухой рокот вертолетов. В небе над южной частью Темзы — оранжевое зарево. Я недобрым словом поминаю Уина Дугласа.
На помощь черному парню, которого другой черный пырнул ножом, приехала полиция. А группа подростков решила, что собираются не везти его в больницу, а добить, и расколотила лобовое стекло полицейской машины. Этим все ограничилось, но напряженность осталась. В район подтягивались дополнительные силы полиции. В пятницу я как раз был в редакции, когда Уин говорил с Джейн по телефону.
Он взволнованно повторял:
— Скоро точно рванет, точно рванет.
Джейн переключилась на меня:
— Если рванет, поезжай туда.
Мне не казалось, что этот сюжет имеет отношение к четырехчастной публикации Мишель Уоттс о септическом шоке, провоцируемом женскими тампонами, но Джейн скомандовала всему наличному составу «поднять задницы и марш на Передовую
[37]».
Я припарковался у метро «Клэпэм-Коммон» и прошел к Клэпэм-Парк-роуд. Прогулка получилась долгая, но как-то не хотелось, чтоб мой 1100-й перевернули и подожгли. Я уже видел стычки полиции с раздухарившимися черными во время карнавала в Ноттинг-Хилле, сидя за уличным столиком паба на Тэлбот-роуд. Помню, подошел коп, сказал, что с минуты на минуту может начаться операция. Загнал нас всех внутрь заведения и запер дверь снаружи. Так я впервые был задержан полицией.
Первые признаки я заметил, еще не дойдя до Рейлтон-роуд. Уже и на Акр-лейн молодые парни, преимущественно темнокожие, с наслаждением громили витрины и выносили товары наружу. На Мейолл-роуд я увидел перевернутые полицейские фургоны, охваченные огнем. Еще один полыхал у железнодорожного моста, как раз под рекламным плакатом, прикрепленным к кирпичной опоре. Табачная корпорация «Голден Виргиния» призывала: «Перевернем нашу экономику». Нашли где призывать, это же Брикстон.
У меня не было с собой ни блокнота, ни записной книжки. Предполагалось, что я «смешаюсь с толпой», но для этого я был недостаточно черным. А в памяти остались какие-то обрывки…
Летают кирпичи, один попал в белого парня. Черные парни бросились его поднимать. Я не понимаю, на чьей я стороне. Всюду драка, кулаки, полицейские дубинки. Проломленные головы, реки крови. Избитые прячутся в водосточных канавах, зажимая кровь рукой, а она сочится между стиснутыми пальцами. Я выбегаю на Колдхарбор-лейн. Там валяется перевернутый полицейский автозак, над ним поднимается черный дым. Парень разбивает витрину ювелирного магазина, по тротуару разлетаются дешевые бусы и серьги. Соседняя дверь — «Консультации для потребителей». Потребителям я бы посоветовал не теряться.
Лично мне ничего из этого не нужно. Зияют разбитые витрины «Сантехники», но зачем мне раковина? «Автомобильные аксессуары» стали проходным двором, но у 1100-го все и так есть. Шум такой, что сосредоточиться невозможно. Провода сигнализации сорваны. Магазины воют. Им подвывает автомобильная сигнализация, полицейские, гремя щитами, перестраиваются на Рейлтон-роуд. Видимо, хотят ее перекрыть и отлавливать всех на выходе.
Черные парни орут, что убит коп, но, скорее всего, это только слухи. Мимо меня пробегает парень со стереомагнитофоном — витрину только что разбила ногой пожилая дама. Может, его бабка. Видимо, что-то там ей действительно было очень нужно — она пнула витрину не один раз, прежде чем та поддалась. На соседней улице началась зачистка — оттуда доносится грохот дубинок о щиты.
Кажется, никто не знает, когда это кончится. Мы в неведомой стране. Для нескольких сотен молодых людей это самое захватывающее из всего, что с ними когда-либо происходило, или произойдет, или могло произойти. Вот-вот может начаться война, с тысячами погибших.
Надо возвращаться, но мешает странное желание понять этот сюжет, плюс интересно, чем все кончится. Хотя могут и убить. Вокруг темно, гарь, удушливый дым от пылающих покрышек, бензина и битума. Ночь, все летит к черту. И будоражит невероятно.
Понимаю, что пора уже выпить, и с этой целью пробираюсь в сторону паба «Виндзорский замок», откуда Уин нам и устроил все это веселье. Так что я вынужден свернуть обратно на Мерван-роуд, чтобы снова выйти на Передовую. Прямо на меня конный полицейский гонит черного парня, — я едва успеваю отскочить. Вдруг вспомнилось: при Монсе — в первой операции Первой мировой с британским участием — сражалась кавалерия, причем рубилась саблями.
