Журналист — тщедушный, смахивающий на хорька паренек по имени Уин Дуглас, посмотрел на меня недоверчиво и что-то пробурчал насчет профсоюзов.
Я решил, что он меня проверяет на степень левизны, и завел речь про Чили и ядовитость асбеста. Я оплатил его куриное рагу корма, рис пулао, грибы с горошком и две пинты светлого пива. Я и за Стеллингса заплатил, чтобы Дуглас не заподозрил взятку или подкуп или что-то еще в этом духе. (Деньги я забрал из пальто, подвернувшегося мне по пути, когда спускался в их кошмарный туалет.)
Дуглас обещал поговорить с редактором. С наукой у них правда слабовато, но вообще-то они стараются брать на работу больше женщин.
Я ответил, что мог бы в таком случае подписываться женским именем.
К моему изумлению, дней через пять меня вызвали. Сказали, что в штат не возьмут, но я могу предложить им пару-тройку статей — «на свой страх и риск». Я поиграл с псевдонимами. Мишель Уатт, Нелли Бор, Бетти Банзен. В редакции остановились на первом, но дважды опечатались, и я превратился в Мишель Уоттс.
Мне это даже понравилось: псевдоним — моя журналистская индивидуальность — результат опечатки. Майк, Туалет, Граучо, Ирландский Майк, Майк (!), Пруфрок, Мишель… Напоминает известную картинку, иллюстрирующую эволюцию, последовательный ряд от обезьяны, едва оторвавшей от земли передние конечности, до расправившего плечи человека. (Абсолютно ошибочную картинку, разумеется, предполагающую, будто Homo sapiens произошел от орангутана. С таким же успехом можно утверждать, что гиббон произошел от нас. Все, что нас связывает, — это общий предок на некой стадии, после которой пути обезьяны и человека разошлись. В Ардешском ущелье на протяжении примерно метра реки Рона и Гаронна являют собой один и тот же ручеек дождевой воды, — как я узнал на одной из бесчисленных чатфилдских «полевых экскурсий». Встав на галечной гряде, можно увидеть, как они разделяются: одна речушка устремляется к Марселю и Средиземному морю, а другая — к Бордо и Атлантике. Зачерпни две горсти воды и поменяй их местами: все, эта потечет теперь в Средиземное море, а там до Африки доберется, а та, наоборот, в Атлантику и далее везде до самого Нью-Йорка. Впрочем, жизнь не похожа на водораздел.)
Потом я приступил к работе. Им нужны статьи — сделаю им статьи.
Как? Для начала я накупил медицинских и естественно-научных журналов и переписал некоторые научные новости в полемическом ключе. Если, скажем, «Нейчур» упоминал результаты исследований химического загрязнения природы и его последствий, то нетрудно было сообразить, какие именно транснациональные корпорации это затронет. Потом я звонил в их пресс-службу и спрашивал, что они об этом думают. Некоторые лишь надменно хмыкали, когда я называл свой журнальчик, но кто-то и перезванивал, давая «ссылку на источник». Если «Бритиш медикал джорнал» сообщал, что кончились деньги, выделенные на исследование рака шейки матки, то ничего не стоило сперва выяснить, что среди ответственных за гранты чиновников нет ни единой женщины, а потом позвонить какому-нибудь простофиле и вопросить, как такое вообще возможно. Вскоре я завел знакомство со всеми этими несчастными сотрудниками по связям с прессой. И со временем проволочная корзинка под дверной щелью для почты оказалась забита пресс-релизами. Одни я слово в слово переписывал и нес в свой журнал. В других выискивал ошибки, формальные или по существу, — любую зацепку. Тогда я звонил сотрудникам по связям с прессой и не отставал, пока они или кто-то, к кому они меня перенаправили, чего-нибудь не сморозят. В правильном контексте даже «без комментариев» звучит как признание, что они своими методами убили или покалечили сотни детей.
Потом в тех же журналах я просмотрел обзор новинок научной литературы и позвонил паре издателей — не хотят ли их авторы дать интервью журналу, о котором они отродясь не слыхивали. Некоторые от изумления даже соглашались. Так я понял, сколь узок рынок научных интервью.
На Прайд-стрит я купил подержанную машинку и самоучитель машинописи, призывающий заклеивать клавиши бумажками, пока не начнешь печатать вслепую. Проверять факты я мог по справочникам — библиотека на Порчестер-роуд была в пешей доступности от дома, — но большая часть времени уходила на журналы и телефонные звонки. Чеки, которые мне через пару месяцев стали мало-помалу приходить, были выписаны по минимальной ставке их профсоюза (который был из тех, которые особо не напрягаются), но выручала служба у Глинна Пауэрса. Плюс за десять лет я неплохо отшлифовал умение таскать что плохо лежит. В одной газете писали про адвоката, предложившего для магазинного воришки, пойманного в пятидесятый раз, следующее смягчающее обстоятельство: «Ваша честь, мой подзащитный не в состоянии устоять перед радостью обладания». Сам я руководствовался больше нуждой, чем радостью, но идею в общем понимал. Я вступил в Национальный союз журналистов, объединяющий внештатных авторов, и там мне сказали, что взносы учитываются при начислении налогов. Налогов я не платил.
«Моррис-1100» оставался при мне, парковщики в Вестминстере особо не вязались, правда, на резидентскую парковку все-таки пришлось раскошелиться. На Портобелло-роуд я купил подержанный телевизор, но то, что по нему показывали, смотреть хотелось редко, так что по вечерам я занимался тем же, что и всегда: пил.
В Лондоне расстояния побольше, чем в Кембридже, это там можно было плестись пошатываясь из «Кречета» в «Брэдфорд», с Беннет-стрит на Фри-Скул-лейн. Теперь приходилось пить с оглядкой, поскольку за рулем. Начал я с очевидного — пабов «Янгз», в Хэмпстеде и Чизвике, в Мортлейке и Баттерси, плюс «Спредигл» на Парквей. Все пабы «Янгз» одинаковые. Гарантированный эффект от четырех пинт «Спешл», что в горле, что в затылке: фигак! Потом я переместился в более сомнительные места в Кадмен-тауне или Айлингтоне, с дощатыми полами и мужиками в загадочных наколках. Это было за несколько месяцев до того, как я добрался до Айл-оф-Догс, где в полусонных, полуосвещенных маленьких барах возникало чувство, будто ты без приглашения ввалился в чью-то гостиную, и Ист-Хэма с его панибратством, исполненным угрозы. Избегал я только Вест-Энда — его пабы были фальшивками для толп туристов; к тому же уж на что я заядлый курильщик, но возникало полное ощущение, что ты в отделе контроля на фабрике у Филипа Морриса. Другие респектабельные районы? Почему бы нет, я ведь не упертый антисноб. В том же Челси полно симпатичных улочек, ведущих к реке, там бары по-домашнему уютные. Мужчины в свитерах с расстегнутыми воротниками держат на руках собачек, на барной стойке поднос с бесплатными солеными крекерами и ломтиками сыра. Пабы Мейфера лучше, чем вам кажется, да и в Белгрейвии есть заведения с непринужденной атмосферой, правда немного омраченной присутствием высоких неразговорчивых женщин, куда хотелось заглянуть еще раз.
Иногда я бывал в концертном зале «Хаммерсмит-Одеон». Теда Ньюджента я слушал 12 сентября 1976, в воскресенье (извините, но у меня сохранился корешок от билета), потом всю неделю звенело в ушах. Рядом со мной стояла девушка в розовом комбинезоне, высокая, с темными кудрявыми волосами, — до того красивая, что я отошел подальше. Ходил на Джоан Арматрейдинг. На Thin Lizzy. На Graham Parker & the Rumour. В «Дингуоллз» в Камден-Локе, хотя это довольно выпендрежная площадка. Ходил на Stranglers, благо они были везде, от «Рок-Гардена» до «Одеона». Стеллингса в такие места выманить так и не удалось («Панк, Граучо? Только если на букву „ф“!»), так что я ходил один.
