Он говорил и говорил, а дама слушала. Вот он среди испанских контрабандистов, на обезумевших от солнца аренах, где царит радость и охапки роз подносятся многим Кармен с чарующим сопрано.
— Я думаю, — прервала его актриса Комической Оперы, — что если смешать на палец виски с вашей водкой, добавить кусочек цедры, немного ванили и сахарную пудру, получится достойный коктейль.
Герр Хубич буквально прикусил язык посреди увлекательного рассказа, уперся животом в край стола и заказал эту смесь. Две молоденьких официантки посчитали его безумцем.
* * *
Безумец…
Таковым он и был.
Фиолетовые глаза, алмазы слез на ресницах и этот голос… Этот голос!..
Воздух насыщен запахом табака и спиртного. Призрачный свет, мигая, едва пробивается через завесу сизого дыма.
Женщина снова кашляет.
Герр Хубич робко предлагает пойти выпить на террасу на берегу реки.
— Стакан розового вина, сладкого, как апрельский день, — добавляет он, чтобы убедить богиню.
Она без церемоний соглашается… И герр Хубич вдруг понимает, какое место она занимает в его сердце и мыслях. Он чувствует, что должен стать достойным ее восхищения, что перед ним открывается новая жизнь, которую надо гордо прожить…
Река, это — просто ручей в лунном свете, который течет по широкому ложу из округлой гальки, похожей на черепа; вверх по склону ползут голубые и черные деревья.
— Там, — объявляет герр Хубич, который отродясь не держал в руках ружья, — в самой глубине чащобы я убил двух кабанов.
— Ну, ну, — с вежливым равнодушием ответила актриса.
— Ужасные звери… Неслись на меня и пыхтели, как локомотив…
— Я охотилась на востоке Африки на носорогов, — сказала она.
Герр Хубич пошатнулся, словно получил удар в живот.
Проглотил, даже не оценив вкуса, розовое вино с привкусом просвирника.
— Вам знакома, — начал он, — Анни Дарлин, звезда «Осеан Филм»?
— Да, — ответила дама, внезапно проявив заинтересованность.
Герр Хубич выпятил грудь. Кашлянул, почесал крохотные усики, подмигнул.
— Поделюсь с вами некой тайной, весьма интимного характера, касающейся ее. Я… хм!..
— Она подруга Пьера Роже, писателя. Она до безумия влюблена в него, — сказала певица.
Удар в живот герра Хубича был сильнее прежнего.
— Это, — пробормотал он, чуть повысив голос, — я и хотел сказать.
— Вовсе не новость, — возразила дама. — Она говорила об этом в Зеленом Щегле…
Ах, почему в ближайших кустах не послышался галоп разъяренного кабана? Почему ужасные бандиты в масках не окружили вдруг их столик, угрожая ножами и револьверами?
Тогда дама увидела бы, как герр Хубич защитил ее, как он даже сможет отдать свою жизнь за нее.
* * *
Да! Умереть за нее!..
О, герр Хубич. Красивые актрисы театров и даже Комической Оперы вовсе не требуют такой жертвы.
Смотрите — голубой свет луны пробирается сквозь листву, слышна печальная, невероятно далекая песнь где-то в высоких зарослях, сосны шепчутся между собой, бесшумно касаются и ласкают друг друга мириадами иголок, серебристая форель выпрыгивает из воды. Слушайте реку. Разве она вам ничего не рассказывает? Бархатный полет двух ночных хищников, агония золотистых мотыльков, слишком близко подлетевших к лампе с розовым абажуром…
Нет… Герр Хубич описывает южно-американский пейзаж, которые никогда не видел, а дама, которая знает Рио, как Итальянский бульвар, вежливо зевает, прикрыв рот платком, расписанным самыми жаркими цветами Востока.
* * *
— Мадам, — произносит герр Хубич, расставаясь с ней на пороге «Гостиницы Кабана», — мадам, я знаю кое-кого, кто готов умереть ради вас только ради того, чтобы занять крохотный уголок в ваших светлых воспоминаниях.
Он оттачивал эту фразу во время всего обратного пути, который они безмолвно прошли под ироническим взглядом звезд.
Красавица-певица рассмеялась.
«Верно, — подумал герр Хубич, — она считает меня лжецом. Посмотрим…»
* * *
Дома, стоя перед открытым окном, он сказал себе, что отныне его жизнь не что иное, как любовные волнения. Он видит четыре желтых дома напротив, наполненных зловонным сонным дыханием дам Апфельстильхен и их соседей. Он думает о постоянных вечерах в «Приюте Кабана». Он думает, что так будет всегда, до тех пор, пока он не уснет на кладбище на берегу реки в семейном склепе рядом со склепом герра Пфаффеля, колбасника и мясника.
На ночной тумбочке лежит маленький револьвер довольно старой модели, похожий на бульдога.
— Да, — бормочет герр Хубич, — мысль, которую она сохранит навечно… Навечно… Мужчину, умирающего от любви к вам, забыть невозможно.
И с презрительным выражением лица к площади, к четырем желтым домам, к увенчанной луной колокольне, составлявшими всю его жизнь до настоящего дня, он закрывает окно.
* * *
Залаяло несколько собак. Бьене, полицейский, внезапно очнулся ото сна.
— Черт подери, война, — бормочет он, снова проваливаясь в сон.
Сон Клейнштадта нерушим.
* * *
Сверкающий автомобиль увозит певицу.
За рулем бритый парень. Они забыли о прежней ссоре и улыбаются. Они улыбаются желтому утреннему солнцу и смелым пируэтам ласточек. Восемь часов утра. Автомобиль несется с головокружительной скоростью…
Тело герра Хубича нашли в десять часов утра.
ЧЕРНЫЕ СКАЗКИ ПРО ГОЛЬФ
72 лунки…36…72
Когда прибыла телеграмма: «Кубок Сифелл будет разыгрываться в 36 лунок», а мячик лежал у девятнадцатой лунки на поле клуба Блю Сэндз, в клуб-хаузе возник шум.
— Если обезьянничать, так уж лучше по-людски, — промолвил полковник Ридинг.
Каждый понял резкую реплику, но никто его не поддержал. Ридинг намекал на знаменитый Кубок Принца Уэлльского, который некогда разыгрывался в 72 лунки, а теперь в 36…
Произнося эти оскорбительные для многих слова, Ридинг думал не о себе, а о своем друге Джильберте Хее.
Шансы Джила Хея были весьма высоки, если предстояло совершить четыре круга. Он относился к тем классным гольфистам, которые не в силах показать истинную форму в начале соревнования. Он был даже психологом гольфа и во время выступлений вышучивал соперников:
