* * *
— На чем мы остановились? Ах, да. Я услышал, как Мюррей отодвинул стул.
— Гилхрист, — сказал он тихим, но отчетливым голосом, — хватит преступлений! «Ваверли» не уйдет.
— Капитан Мюррей, — ответил Гилхрист, — быть может, вы вернете мне четыре тысячи двести фунтов, которые являются вашей долей в деле «Ваверли» и которые я имел слабость вам одолжить?
— Я не могу сделать этого сейчас, — тихо ответил Мюррей, — но…
— Послушайте, Мюррей, вы не сможете этого сделать ни сейчас, ни потом. Храму Гура нужны эти жалкие деньги!
— Что!..
Мюррей с ужасом выдохнул это «что!».
Я подслушивал у двери кабинета Гилхриста спор между хозяином и Мюрреем, капитаном «Ваверли», одного из грузовых судов, которые ходили между Лондоном и Калькуттой.
Мюррей был высоким худощавым человеком с вечно хмурым настроением. Его темная кожа выдавала индусскую кровь. Он был умным, трезвым моряком, которого все уважали.
— Значит, — продолжил Мюррей, — вы знаете, что…
— Знаю, знаю, мой мальчик, знаю, что вам нужны огромные деньги для поддержки кучки будущих мятежников, прячущихся в монастыре Гура в горах…
— Да, — прорычал моряк.
— Успокойтесь, это меня не касается. Я люблю веревку Нью-Гейта не больше, чем вы питаете пристрастие к расстрельной команде во дворе казармы Симлы. А потому сделаете то же, что сделали с «Делаваром».
По моей спине пробежала холодная дрожь.
«Делавар», жалкое суденышко под командованием Мюррей, которое утонуло в Атлантике десять месяцев назад. В живых после кораблекрушения осталось три или четыре человека, в том числе и Мюррей.
— А если на этот раз мне не повезет? — спросил Мюррей.
— Вам повезет, малыш, — в голосе Гилхриста появился металл, — и вы получите, как и в тот раз, более четырех тысяч…
— Хватит, — оборвал его моряк.
— Мюррей, вы даже не представляете, каких трудов мне стоило удвоить страховку. Они мне не доверяли! Но мы получим сполна, когда «Ваверли» запляшет на рифах Уэссана, не так ли, Мюррей?
— Замолчите! — огрызнулся Мюррей. — Я делаю это ради моего народа и моего Бога. Когда придет время платить за свои преступления, я заплачу, и, быть может, Бог сжалится над своим недостойным слугой. А вы, Гилхрист, что скажете вы в Судный День?
— Сначала скажу, что у нас разные Боги. Вашего зовут Вишну, Брахма или Будда. Мне все равно, и я склоняюсь перед ним из уважения к вам. Но мой Бог, Мюррей, прячется за хромированной сталью и замками сейфа. Снимите шляпу! Его имя — Фунт Стерлинга, Банковский счет; его имя — Деньги. И этот бог прощает все, если только вы на его стороне…
— Гилхрист, — вскричал капитан, — вы — гнусное существо!
— Мюррей, — ответил Гилхрист, — вы — заблудшая душа и наглец.
— Бойтесь…
— Я ничего не боюсь.
И тут произошло нечто странное.
Последние слова сопровождались восклицанием крайнего ужаса.
Я приложил глаз к замочной скважине — светлое пятнышко на темной двери — и увидел, как Гилхрист с отвращением отбивается от чего-то. Тут же послышался ироничный и презрительный голос Мюррея:
— Вы ничего не боитесь, Гилхрист, а при виде этого бледнеете и дрожите, как ребенок!
— Убейте его, Мюррей, умоляю вас! Когда я их вижу, то схожу с ума от ужаса.
И тут я увидел на светлой стене огромного черного паука. В воздухе просвистела линейка и раздавила его. Я едва успел отскочить в темный угол, когда распахнулась дверь, и в проеме появился капитан.
Его суровое и замкнутое лицо освещала странная улыбка.
* * *
— Хочу еще немного виски… Спасибо…
Теперь не оставляйте мой стакан пустым. Мне нужно набраться храбрости, чтобы рассказать, что случилось потом…
* * *
— Через неделю в бурную безлунную ночь «Ваверли» исчез в Уэссане.
Как и остальные члены экипажа, Мюррей расстался в кораблекрушении с жизнью. Его истерзанный труп нашли в прибрежной бухточке. Он сжимал в объятиях труп юного мальчика…
И этим мальчиком, сэр, был мой сын Герберт!..
Да, Герберт, мой малыш!
Я воспитывал его так, как воспитала бы мать, но она умерла молодой. Я покрывал поцелуями его крохотные розовые ступни, когда они болели после первых шажков. Я рассказывал ему чудесные истории. Я плакал, когда плакал он. И смеялся, когда его сердце наполнялось радостью…
Сэр, я не собирался делать из него моряка, но соседство с доками, приключенческие романы, грустные песни отплытий, когда тройная сирена яростно разрывает морской воздух, сделали все за меня. Он убежал из дома, обратился к этому псу Гилхристу… И Гилхрист определил его на обреченное судно!
Простите слезы бедному старому отцу, которого растрогала великая безмятежность виски!
— Почему я не убил Гилхриста?
Секрет тумана. Приказ Бога.
Ибо у меня в кармане лежал нож, чтобы перерезать глотку мерзавцу. Но Бог не захотел принять мою месть, и наслал на Гилхриста Ужас, чтобы покарать его.
Я шел, сжимая в кармане обоюдоострый нож, когда улицу вдруг залил смог.
Я еще ни разу не видел таких плотных вихрей. Смог буквально заполнил улицы, словно мокрая и вонючая ветошь.
И тут же из тумана донесся голос, он звучал у моего уха:
— Ты не убьешь Гилхриста!
Я оглядывался по сторонам, но видел лишь подвижные стены смога.
— Слушай, Томас Уэйд! По приказу Бога я накажу Гилхриста и отомщу за Герберта!
Мне показалось, что я различаю в тумане высокий и худой силуэт с двумя огненными точками на месте глаз.
— Мюррей! — воскликнул я.
Голос жалобно попросил:
— Прости меня, Уэйд, как твой сын простил меня перед смертью.
— Мюррей, где ты?
Голос удалился, дробясь.
— Там, где месть. Не убивай… Гил… христа… Ему назначено… ужасное… нака… зание…
И высокая тень растаяла среди тысяч дымных чудищ, из которых состоит смог.
* * *
— Все началось вечером.
Я работал в маленьком кабинете, сидя напротив Гилхриста.
Служащие, весь день сидевшие на антресолях, помпезно именующихся «Бюро Приема», ушли с работы, весело хлопнув дверью.
Вдруг на винтовой лестнице послышались шаги. Я заметил удивление на морщинистом лице Гилхриста. Шаги поднимались, и выражение удивления сменилось недоумением, а потом настоящим ужасом.
