— Безумие, — коротко кивнул медик.
— Общественная апатия, — поправил Фулгрим. — Политическая система визасцев отказывает, но они не в силах вырваться из ее рамок. Мы должны исправить и одновременно упростить их государственное устройство.
Примарх повернулся к человеку на кушетке. Тот лежал с широко раскрытыми глазами, лишенными даже искорки сознания. Во вскрытой грудной клетке виднелись внутренние органы во всей их багряной красе. Сердце еще билось, и окружающие его ткани влажно подрагивали, что подтверждало мастерство Фабия. По бокам стола тянулись вены, извлеченные из конечностей пациента. Невредимые сосуды по-прежнему наполняла темная кровь. В некоторых местах из-под срезанных мышц выступал скелет; судя по отверстиям, апотекарий брал образцы костного мозга.
Посмотрев на медика, Фулгрим спросил себя, правильно ли он поступил, вытащив Паука из его паутины. Фабий спокойно встретил взгляд примарха. Что бы ни сотворил апотекарий, вины за собой он не ощущал.
Фениксиец показал на стол:
— Избавься от этого как можно скорее.
Медик поклонился.
— Сначала мне нужно проанализировать физиологию аборигенов и проверить, подходят ли они для генной имплантации. — Он взглянул на распластанное тело. — Я уже несколько продвинулся в данном направлении. Прогноз скорее положительный.
— Делай, что должен, но без шума, — кивнул Фулгрим.
— Буду тихим, как паук, — отозвался апотекарий, возвращаясь к работе. Примарх нахмурился, но не стал выговаривать ему и ушел, оставив медика в покое.
Среди них всех только Фабий точно знал, что от него требуется.
6: Патриции
Властный Трон оказался не таким впечатляющим, как надеялся Фулгрим.
Он состоял из прочного с виду кресла и едва функционирующего пневмолифта, который тревожно хрипел, вознося Пандиона над залом для приемов. Тронное возвышение находилось под громадным круглым витражом, поэтому во время подъема губернатора озаряли лучи солнечного света. По крайней мере в теории. На практике сияние ослепило автократа — тому пришлось наклониться вбок и прищуриться, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Судя по шуму, производимому лифтом, правитель еще и оглох.
Скрежещущую какофонию насосов и шкивов заглушило хоровое пение юных кастратов, выстроенных около помоста. Их нежные высокие голоса, словно смягчив сиплые протесты механизмов, создали атмосферу царственного благородства вокруг исключительно комичного процесса.
— Разумно, — пробормотал Фениксиец, наблюдая за перипетиями спектакля. Теперь Пандион располагался над толпой просителей и жалобщиков, которым предстояло по очереди выйти вперед и изложить свое дело. На возвышении под ним стоял Коринф, окруженный почетным караулом. На тяжелой небесно-голубой броне каждого солдата виднелся стилизованный круг солнца с луча-ми — герб континентального правительства. — Такое впечатление, что губернатор поднялся над линией огня.
— Совершенно верно, — отозвалась Голконда. Посланница держалась возле Фулгрима, ожидая, когда объявят ее имя. — Пандион отлично умеет ускользать из поля зрения. Он сумел удержать какие-то крохи власти именно потому, что из лидера превратился в фикцию. — Пайк нахмурилась. — Губернатор насквозь продажен, но и умен.
— Поэтому он и позвал нас.
Примарх огляделся по сторонам. Тронный зал представлял собой амфитеатр: с обеих сторон прохода, ведущего от дверей к центральному возвышению, поднимались ряды скамей. Места на округлых трибунах занимали старейшины патрицианских семейств или их официально назначенные представители. Каждого из них сопровождала стайка писцов, охранников и лизоблюдов. Все они постоянно передавали сообщения одних важных лиц другим. Стоял оглушительный гам — голоса, перекрывая друг друга, образовывали почти ощутимый звуковой вал. Время от времени между вестниками или самими делегатами вспыхивали потасовки, что только усиливало шум.
— Не понимаю, как им вообще удается принимать решения, — заметил Абдемон, стоявший за Фулгримом. Лорд-командующий и Кирий играли роль почетной стражи.
— Не удается, — просто ответила Голконда.
В этом они мало чем отличаются от других правительств в истории человечества.
Фениксиец подготовился к долгому ожиданию. Коринф заранее объяснил ему, как пройдет сессия: имперцев вызовут в самом конце, после офицеров, торговцев и собирателей подати, ждущих аудиенции у губернатора.
Пандион руководствовался двумя соображениями. Во-первых, он хотел развеять слухи о том, что у континентального правительства отняли власть над Визасом. Во-вторых, автократ надеялся, что делегаты устанут, проявят беспечность и его заявление не встретит возражений.
Правда, надеяться на это не стоило. Местная аристократия напоминала Фулгриму административные кланы Кемоса. Патриции чуяли кровь и никогда бы не потерпели нового хищника в своих водах. За несколько дней с момента прибытия на Визас итераторы Пайк получили сотни писем, каждое из которых скрепляла печать того или иного благородного дома. Вельможи протестовали, требовали от имперцев раскрыть их намерения, порой смиренно капитулировали.
Владыки этого мира еще не до конца поняли новую ситуацию, но довольно скоро разберутся в ней. Тогда некоторые из них проявят открытую враждебность. Фениксиец надеялся на это, ожидая достойного испытания — или хотя бы интересного развлечения.
Когда наконец объявили их имена, Фулгрим принял руку Голконды и величественно повел итератора к престолу. В отличие от визасцев, они не были просителями, и им не подобало спешить. Имперцам принадлежало все время мира.
Увидев их возле трона, патриции умолкли, но лишь на мгновение. Делегаты подались вперед, по амфитеатру разнеслись шепотки. Кто-то из аристократов видел Фениксийца на торжественной встрече или банкете, но большинство присутствующих впервые узрели примарха во плоти.
— Уличные шавки, рычащие над костью, — прошептала Пайк.
Фулгрим с трудом удержался от улыбки.
— Если они ограничатся рычанием, я не возражаю.
Солдаты у возвышения заметно напряглись при виде имперцев, но не подняли оружия. Подметив нехватку дисциплины, Фениксиец внимательно рассмотрел стражей. Их небесно-голубые доспехи, скорее церемониальные, чем боевые, состояли из выгнутых перекрывающихся пластин многослойного металла. Латы, схожие с панцирем насекомого, покрывала позолота и искусно вытравленные картины из дворцовой жизни. Ружья телохранителей, устаревшие даже по меркам Визаса, тоже не годились для сражения. Из них получились бы неплохие дубинки, но не более того.
— Губернаторская гвардия, — пробормотала Голконда. — Изначально состояла из вторых сыновей доверенных аристократических домов. Сейчас по большей части из тех, кому хватило денег на патент.
— Сколько их?
— Списочный состав — пятьсот.
— А фактический?
