В ней кипела ненависть ко всему миру, оттого что он вдруг показался ей таким непохожим на тот мир, к которому она стремилась, где все друзья, все счастливы, все протягивают ей руки… Мария… Она специально вернулась в театр с опозданием, надеясь, что режиссер придерется к ней и отчитает, но он тоже опоздал; все опоздали, и поэтому репетицию начали сразу с той сцены, в которой она не участвовала.
Она спустилась в партер и села в заднем ряду.
В четыре часа режиссер наконец посмотрел в ее сторону. Он увидел, что она еще здесь, и сказал:
– Мария, вам не к чему ждать. Вы мне больше не понадобитесь. Идите отдохните перед спектаклем.
Кто-то хихикнул? Кто-то посмеивается над ней в углу сцены?
– Благодарю вас, – сказала она. – Тогда я пойду. Мне надо сделать кое-какие покупки.
Она снова вышла на улицу, и все они остались у нее за спиной, в театре. Тогда-то она и села в автобус, идущий к парому. Туда-обратно, туда-обратно ездила она на пароме. Во всяком случае, теперь уже не имело значения, как она выглядит, кто на нее смотрит. Дул сильный ветер, было холодно, она постояла на одной стороне палубы, затем перешла на другую, но и там ветер был не меньше, и она плакала. Туда-обратно, туда-обратно между Ливерпулем и Беркинхедом, и, ни на секунду не умолкая, звучит в ее ушах отчетливый женский голос: «Ее приняли только из-за ее имени».
Смеркалось, на набережной зажигались огни. Было туманно и пасмурно.
Если бы я всю жизнь так и ездила на пароме, думала Мария, в театре меня бы даже не хватились. На мою роль пригласили бы кого-нибудь, все равно кого, не важно.
Она спустилась по трапу на причал, села в другой автобус и, уже идя по улице к своему дому, поняла, как устала и проголодалась. В душе ее загорелась страстная надежда: а что, если ее ждет горячее мясо и яркий огонь в камине? Когда она входила в дом, ей навстречу по лестнице спускалась хозяйка с лампой в руке.
– Дорогая, к вам пришел один джентльмен, – сказала она. – Он в гостиной. Говорит, что хочет остаться. Вы не предупредили меня, что вас будет двое.
Мария во все глаза смотрела на нее. Она не поняла.
– Джентльмен? Я никого здесь не знаю. Как его зовут?
Она открыла дверь гостиной: там стоял Найэл в не по размеру большом плаще, бледный, с прямыми, нечесаными волосами, спадающими на лицо.
– Привет, – смущенно улыбаясь и как-то нерешительно сказал он. – Я убежал. Просто сел в поезд и убежал.
– Найэл… – сказала она. – Ах, Найэл…
Она подбежала к нему и обняла. Так они и стояли, смеясь, сжимая друг друга в объятиях. Остальное утратило всякий смысл. Все было забыто: и дурацкий паром, и долгий утомительный день, и женский голос в театре.
– Ты приехал посмотреть, как я играю, ведь так? – спросила она. – Убежал из школы и проделал весь этот путь, чтобы посмотреть, как я играю. Ах, Найэл, как это замечательно… Ах, Найэл, я так счастлива.
Она повернулась к хозяйке.
– Это мой сводный брат, – сказала она. – Он может занять комнату рядом с моей. Он очень тихий. Он не причинит хлопот. Я знаю, он голоден, очень, очень голоден. Ах, Найэл!
Она снова смеялась, подталкивая его за плечи к огню.
– Все в порядке? – спросил Найэл. – Мне можно остаться?
Как странно, подумала Мария, у него ломается голос. Он уже не такой нежный. Скрипучий и забавный, и носок с дырой на пятке.
– Все в порядке, – сказала хозяйка. – Если у вас есть чем заплатить за комнату, можете оставаться.
Найэл повернулся к Марии.
– Самое ужасное, – сказал он, – что у меня нет денег. Все ушло на проезд.
– Я заплачу, – сказала Мария. – Не беспокойся. Я заплачу.
На лице хозяйки отразилось сомнение.
– Убежал из школы? – сказала она. – Это против закона, разве не так? Чего доброго, заявится полиция.
– Они не найдут меня, – поспешно сказал Найэл. – Я выбросил свою фуражку. Посмотрите, вместо нее я купил эту жуткую штуку.
Из кармана плаща он вытащил твидовую кепку и надел ее на голову. Она была ему велика и сползала на уши. Мария громко рассмеялась.
– Ах, вот здорово, – сказала она. – Ты в ней такой смешной.
Он стоял и широко улыбался – маленькое бледное лицо под кепкой невероятных размеров. Губы хозяйки слегка подергивались.
– Ну хорошо, – сказала она. – Полагаю, вы можете остаться. Бекон с яйцами на двоих. А в духовке у меня стоит рисовый пудинг.
И она вышла, оставив их вдвоем. Они снова рассмеялись. От смеха они едва держались на ногах.
– Почему ты смеешься? – спросил Найэл.
– Не знаю, – ответила Мария. – Не знаю.
Он пристально смотрел на нее. От смеха на глазах у нее выступили слезы.
– Расскажи мне про школу, – сказала она. – Новая еще хуже прежней? И мальчишки еще противнее?
– Не хуже, – сказал он. – Они все одинаковые.
– В чем же тогда дело? – спросила она. – Что случилось? Обязательно расскажи.
– Рассказывать нечего, – сказал он. – Совсем нечего.
Интересно, думал Найэл, когда же придет хозяйка с яйцами и беконом. Он очень проголодался. Он уже давно ничего не ел. Напрасно Мария расспрашивает его. К тому же теперь, когда его путешествие закончилось, он почувствовал, как устал. А часы на камине гостиной напоминали ему метроном на рояле в музыкальном классе школы.
Он вновь сидел за роялем, а метроном отбивал такт. Мистер Вильсон поднял очки на лоб и пожал плечами.
– Видите ли, Делейни, право, это никуда не годится.
Найэл не отвечал. Он сидел словно пригвожденный к месту, вытянувшись в струнку.
– Я и директор школы получили письма вашего отчима, – говорил мистер Вильсон. – В каждом письме ваш отчим делает особый акцент на том, что вы нуждаетесь в «индивидуальном подходе», как он это называет. Он пишет, что у вас есть талант, и от меня требуется этот талант развить. Но я пока что не вижу ни малейших признаков таланта.
Найэл молчал. Если мистер Вильсон не перестанет говорить, пройдет весь урок. И так до следующего раза. Найэл никогда не будет играть на рояле так, как хочет мистер Вильсон.
– Если вы будете продолжать в том же духе, мне придется написать вашему отчиму, что оплата ваших занятий – пустая трата денег, – сказал мистер Вильсон. – На мой взгляд, вы не понимаете самых основ. Ваши занятия музыкой – не только пустая трата денег вашего отчима, но и пустая трата моего времени.
Метроном раскачивался вправо-влево, вправо-влево. Казалось, мистер Вильсон этого не замечает. Чем не мелодия, подумал Найэл. Если подобрать соответствующие аккорды и между ними поместить тиканье метронома, получится танцевальный ритм, пусть несколько монотонный и режущий слух, но при наличии воображения не лишенный прелести.
