Старая Кошка перекладывала вокруг себя книги.
— Может, вот эта тебе пригодится, — сказала она, кидая Чжу Ли тоненькую книжку. — «Жан-Кристоф» в переводе Фу Лэя. Ты ее, конечно, знаешь?
— Стыдно признаться, но я ее пока не читала.
— Ха, за что ж тут извиняться? — Старая Кошка вздернула плечи, а затем пустила их, как оползень, вниз с этой впечатляющей высоты. — Я ее только потому тебе предлагаю, что говорят, будто Роллан списал своего Жан-Кристофа с Бетховена. Бетховен нашего времени. Хотя там не на каждой странице дух захватывает. На, держи. А это эссе Ху Ши об У Даоцзы. Книга вне закона, правительство ее поносит, и, как следствие, она весьма популярна, — когда Старая Кошка уселась рядом, Чжу Ли почувствовала запах крошащейся бумаги, каменной тушечницы — и слегка сахарного тростника.
— Госпожа Чжу Ли, — сказала Лин, — а вы всегда носите с собой скрипку?
Футляр у нее на коленях был холодный, как камень осенней ночью. Чжу Ли кивнула.
— Немного странно это, вам не кажется? — сказала Лин.
Старая Кошка шумно принюхалась.
— Ничуть не странней, чем бумага с ручкой, которые ты таскаешь в карманах! Ты, в конце концов, студентка, ну а она скрипачка.
— Тогда Сань Ли с тем же успехом мог бы ходить с саблей. У него, кажется, специальность такая — провоцировать.
— Если ты ему велишь прекратить, он, может, и прислушается, — сказала Старая Кошка.
— Я вас умоляю! Сань Ли никогда не станет выступать перед одним-единственным зрителем.
Чжу Ли хотелось спросить их о Кае. Вместо этого она раскрыла эссе Ху Ши и начала читать первые строчки. Перелистнула, прочитала еще. Текст был переписан от руки — квадратным, но прекрасным в своей отваге почерком. Она пролистала еще. То была та же рука, что переписала и Книгу записей. То был почерк ее отца, и она где угодно бы ее узнала.
Старая Кошка пристально на нее поглядела.
— Неглупое эссе, да? — сказала она.
Было ли то разыгравшееся воображение Чжу Ли — или в вопрос был искусно вложен еще вопрос?
— Уверена, что так, но меня больше заинтересовал каллиграф.
Чтобы сбить Старую Кошку со следа, она спросила:
— Вы сами это переписали?
— Ай! — Старая Кошка хлопнула пухлыми ладонями по пухлым коленям. — У меня талант к каллиграфии завидный, но не такой божественный. Нет, переписал это один шанхайский ученый, по сути говоря, поэт. Увы, он больше не поэт. Он попал под колеса партии, и его отправили на перевоспитание. Я уже много лет его не видела, он исчез. Для музыканта у тебя наметан глаз на каллиграфию.
— Это потому что у меня самой почерк очень уж скверный, — сказала Чжу Ли.
Когда мама вернется, подумала она, первым делом приведу ее сюда. Так будет правильно.
— В связи с этим есть у меня кой-чего тебе на расшифровку.
Старая Кошка со скрипом выпрямилась, проковыляла мимо Лин и остановилась у стола. До этого момента Чжу Ли и не знала, что тут есть стол — за бумагами его и видно не было. Старая Кошка порылась в груде папок, а затем выдернула один-единственный листок и вручила его Чжу Ли.
— Ну и ну, бабушка! — спустя некоторое время сказала Чжу Ли. В руках у нее была ария из Гольдберг-вариаций, переписанная цифрами, точками и линиями нот цзянпу. — Вы меня книгами прямо пришибли! Я понятия не имела, что вы изучали западную классическую музыку.
— А я и не изучала. Кто-то это оставил у меня под дверью, когда ж это… с месяц назад? — она поглядела на Лин, которая согласно кивнула. — Цзянпу я, конечно, читать умею, но понятия не имею, что это за музыка.
Чжу Ли объяснила ей, что это Бах.
— А, он, — Старая Кошка, казалось, была разочарована. — А я-то надеялась, что, может, это тот красавчик-фейерверк, Старый Бэй. Мы с племянницей эту музыку в сборники народных песен вставляли. — Лин шкодливо улыбнулась. Тетя и племянница, подумала Чжу Ли; так вот почему мне с ними так уютно. — Вбрасывали ее то тут, то там, просто чтобы всколыхнуть всех чуток. Я еще добавила слова Председателя Мао как либретто: «Только на чистом, без всяких помарок листе бумаги можно создавать самые новые, самые красивые рисунки».
— Но кто же таинственный отправитель? — спросила Чжу Ли.
— Кто знает? Там была еще записка, в которой говорилось, что даже запрещенную музыку следует оценивать по достоинству, что не только романы, но и песни могут служить самиздатом и передаваться из рук в руки. Какой-то безмозглый идеалист. Кто-то типа тебя, я уверена.
— Кто-то из консерватории? — сказала Чжу Ли.
— Сперва мы думали, что это Профессор или Кай, — сказала Лин. — Но они оба клялись, что тут ни при чем. На самом деле Кай сказал нам сдать это властям. Клянусь, мальчик уже собственной тени боится.
— Но разве Кай не прав в том, что осторожен? — спросила Чжу Ли.
Она полагала, что Лин с ее тетушкой нездорово несведущи — как будто они ни разу в жизни не сидели на политинформации или не читали написанную мелом на доске газету.
— Ха, знаю я, что ты думаешь, — сказала Старая Кошка. — Доживешь, деточка, до моих лет, будешь знать, что жребий брошен. Так называемые «враги народа» — это те, кому изменила удача, вот и все. Сегодня изменник Шэнь Цунвэнь, завтра — Го Можо. Если им вздумается за тобой прийти, они придут, и неважно будет, что ты читала, а чего не читала. Книги у тебя на полках, музыка, которую ты холишь и лелеешь, твои прошлые жизни — все эти мелочи просто предлог. В старое время евнухами во всей их борьбе за власть двигали гордыня и зависть. Может, мы и в новую эпоху живем, вот только люди за один день не меняются.
— Но зачем давать органам предлог? — спросила Чжу Ли. — Если район донесет на одну-единственную семью контрреволюционеров, это может спасти целый квартал. Люди просто выжить пытаются.
Внутренний голос ее отчитывал: Почему ты упорствуешь и играешь возмутительно формалистскую музыку? Почему ты ответила презрением, когда Кай принес тебе правильную музыку? Ты что, такая дура, что не понимаешь, что само существование скрипачки-солистки — вызов эпохе?
— Затем, Чжу Ли, — сказала Старая Кошка, — что эти книги завещал мне мой любимый отец. В какой-то момент человек должен выбирать, чей он — тех, кто его любил, или императора. По правде говоря, родословная у меня длинная и прошлое — непростое, потому что страна эта старая. Ох, старая у нас страна! И как мне поверить партии, что это не так? Я знаю, кто я, и я знаю, что значит «старый». Если и партия это знает — то и флаг им в руки. А я должна встретить свою судьбу, предначертанную мне предками. Если угодно будет поторопить меня в следующее воплощение, то и ладно. Я стара, и я уйду. И только по моей маленькой Лин буду скучать. Все, что с тобой происходит в жизни, — продолжила она, — записано в клетках твоего тела как воспоминания и закономерности, что вновь повторяются в следующем поколении. И даже если ты никогда в жизни не возьмешься за лопату и не станешь сажать капусту, каждый прожитый тобою день что-то на тебе да пишет. А когда ты умрешь, все эти записи вернутся в землю. Все, что есть у нас на этом свете, это мы сами — как запись. Может статься, единственное, что всех переживет — это не злодеи и не демоны (хотя они, безусловно, отличаются некоторым долголетием), но рукописные копии. Оригинал давным-давно покинул эту Вселенную, но мы все переписываем и переписываем. И я посвятила переписыванию свою крошечную жизнь.
