Настала ночь. И в тишину явился истинный демон. Он вопил и ярился и как будто хотел опрокинуть хижину. Вдруг откуда ни возьмись повсюду очутились люди, некоторые несли веревки и даже пели, затем чьи-то руки отпихивали ее в сторону, пока она пыталась пробиться к матери, которую поставили на колени. «Пощады… пощады», — твердила Завиток. Раздался громкий хлопок, и мать вскрикнула. Голос Вэня Мечтателя дрожал, словно доносился из самого фундамента домика. Чжу Ли все плакала и плакала. Неужели это ее крики распугали всех демонов? Она представила себе, что это она — скрученные вместе дочь и небо и что все соседи теперь ее боятся. Люди ушли, наполовину неся, волоча за собой ее родителей, словно и те были вынутыми из-под земли вещами. А после этого в разгромленной комнате воцарилась тишина. Чжу Ли забралась на канг, хоть тот уже подостыл. Она боялась скормить ему в пасть уголь и снова нагреть постель, поэтому натянула на себя все лоскутные одеяла, легла и закрыла глаза. Она допытывалась у себя, какой мог быть вред от подземной комнаты и почему знания о ее существовании хватило, чтобы вызвать демонов. Ответы на ум ей не приходили. События, заключила она, похожи на сон, а следовательно, этого всего не может быть на самом деле. Когда она проснется, сказала она себе, постель будет теплой, а родители — будут здесь, и уже настанет утро. На сей раз она будет очень осторожна, когда полезет в погребенную библиотеку Старого Запада, она тайно вынесет оттуда цинь и спрячет его тут. Дышит ли он еще? Прошел день, а за ним другой. Есть было нечего, но она украла несколько листьев с молодых побегов в коммунальном саду, и сны ее стали долгими, теплыми и протяжными. Тогда ли она увидела раскопки и дыру в земле? Возможно, случалось и еще что-то, но она ничего больше не помнила. Она барабанила пальцами по холодной постели и напевала себе под нос, и музыка ее утешала.
Когда после третьей ночи она проснулась, в кресле ее отца сидела молодая женщина с пакетом конфет «Белый кролик» на коленях. Чжу Ли таращилась на женщину, но никак не могла вспомнить, кто та такая. Тем не менее она вежливо сказала:
— Доброе утро, старшая сестрица.
— Собирайся, — твердо сказала женщина.
Произношение у нее было странное, потому что зубы у нее липли друг к другу из-за конфет. Чжу Ли взяла пять лежавших ближе всего к ней вещей, в число которых попали платье, полотенце и две отцовские пластинки.
Они вышли из ворот деревни и направились к ближайшему городку. Чжу Ли знала, что прежде уже бывала в городе, но не помнила, зачем они туда ездили. Все казалось незнакомым. Они дошли до кругового съезда с полудюжиной почерневших от копоти микроавтобусов. Белый Кролик пробормотала, мол, ее родителям еще повезло, могли и головы им оттяпать; их счастье, что худшие крайности уже дело прошлого. «Их отправили на перевоспитание, только и всего, — сказала она. — Поскольку ты вообще нигде не воспитывалась, то решили, что отправлять тебя с ними бессмысленно».
В автобусе с краешка подоконника так и сыпалась подсолнечная шелуха. Стоило Чжу Ли пошевелиться, как полиэтиленовый пакет с ее пожитками шуршал ведьминским смешком.
Сельские пейзажи словно бы рассыпались на нагромождение форм — покосившихся хижин, разбрызганного бетона и куч золы. Со всех встречных дорог появлялись люди, все бежавшие и старавшиеся не отстать от чего-то, чего Чжу Ли видно не было. Белый Кролик была весьма разговорчива, но ее голос словно улетал поверх головы Чжу Ли в окно. Чжу Ли посмотрела себе на ноги и увидела, что ее тряпичные туфли все в грязи, а на левой коленке лиловый синяк. Чем дольше она на него глядела, тем он, казалось, становился синее и глубже. Должно быть, она уснула надолго, потому что, когда она проснулась, за окном автобуса висела крупная луна и скороговоркой проносились электрические огни, а все остальное лежало во тьме. Автобус, казалось, описал не один круг, прежде чем наконец остановился, и все вдруг принялись во всю прыть стаскивать с багажных полок сумки, птиц и цыплят. В автобус вбежала собака, а люди — выбежали. От женщины пахло сластями, которые она жевала весь вечер. Они пошли пешком. На тротуарах было много народу, и пакет Чжу Ли царапал их по ногам. Белый Кролик ведет меня к маме, подумала она. Чжу Ли ускорила шаг и, когда женщина тоже заторопилась, Чжу Ли испугалась, что переломится, взлетит от счастья и лопнет, как только мама заключит ее в объятия. Пакет шуршал и хихикал рядом: К маме моей, к маме моей! К маме, к маме!
Они дошли до арки, до переулка, а потом до проулка еще поуже. Она следовала за женщиной вдоль множества дверей, таких одинаковых, что все они, казалось, приходились друг другу потомством. Белый Кролик выбрала из них одну и остановилась. «Тут твои родственники. Постучи сюда и позови свою тетю». Дама присела на колени и вручила ей последнюю конфетку и конверт с красным штемпелем. Она коснулась коленки Чжу Ли, и большой круглый синяк, о котором Чжу Ли уже успела позабыть, пронзил ее болью от ноги до самых глаз. «Удачи, Чжу Ли», — сказала женщина, а потом тоже исчезла. Чжу Ли глядела на дверь, вслушиваясь в удаляющиеся шаги Белого Кролика. Она дожидалась, пока боль в колене ослабнет, и сунула конфетку в конверт. Прождав, как ей показалось, достаточно долго, она подняла руку и постучала.
От жутковатого скрипа двери ее пробила дрожь. Выглянул мальчик-подросток. У него были нечесаные волосы и красивые брови.
— Я ищу свою тетю, — заплакала Чжу Ли.
Он вскинул брови — увидел две пластинки, высовывавшиеся из ее полиэтиленового пакета.
— Ба Хэ, — сказала она. Бах. И глаза паренька, и дверь раскрылись еще шире. — Вы должны передать моей тете, что я пришла, — твердо сказала она. И ткнула бумагу с красным штемпелем ему в живот.
Позже той же ночью она вдруг проснулась и увидела, что ее голые ноги заливает лунный свет. Рядом с ней на кровати лежали чудища — как она после узнала, ее двоюродные братья, Летучий Медведь и Да Шань. Она отползла от них подальше и вон из комнаты, на свет, помахивавший ей издали, словно рукой. К маме, к маме. Чжу Ли тянуло вперед, пока она не дошла до той комнаты. Там горели две свечи, и их пламя раскачивалось, как нетвердые ноги. Сперва она увидела чашку Воробушка, потом — кисть его руки, потом — руку, соединенную с плечом, и так далее, пока не добралась до глаз. Он вовсе не был ей удивлен.
Ей хотелось расплакаться, но она забралась на стул рядом с ним, словно в ожидании гадания на судьбу.
Ее двоюродный брат делал домашнее задание, и она взялась за карандаш, думая, что может как-то ему помочь. Воробушек встал и налил ей чашку чая. Она попросила, чтобы ей дали задание, он подумал немного, а затем дал ей бумагу и список слов, которые велел переписать. Прочитать она могла не все, но чтение представлялось второстепенным; папа научил ее аккуратно переписывать. Ей не хватало только бумаги, карандаша и какого-нибудь дела. Список слов, должно быть, был из домашнего задания Летучего Медведя, какое-то упражнение на словарный запас, вертевшееся вокруг слова «шу» 书 (книга). Она годами потом хранила этот листок бумаги, исписанный ее детским почерком.
Цинь шу (история, которую поют), цзинь шу (запрещенная книга), тинь шу (слушать профессионального рассказчика историй), ши шу («Книга песен» и «Книга истории»), мо шу (писать по памяти), чуан шу ге (почтовый голубь), хуэй гуо шу (письменное раскаяние), няо чон шу (птичье письмо — такой стиль каллиграфии), тьен тао шу (самокритика).
