Когда Чжу Ли наелась, она вдруг сама по себе направилась в спальню, которую Воробушек делил с братьями. Там она нашла еще одну рубашку и натянула ее поверх той, что уже была на ней надета. Затем она залезла в кровать и попросила Воробушка тоже лечь рядом. Сбитый с толку, он повиновался. Чжу Ли, которая с каждым мигом словно становилась все меньше, забралась к нему в объятия, закрыла глаза и заснула.
Позже, ночью того же дня, под парадную калитку подсунули запечатанный конверт. Адресован он был «госпоже Песни Народа», и господин и госпожа Ма нечаянно наступили на него по дороге в восточный флигель. Господин Ма отдал конверт Большой Матушке Нож, которая его открыла — но, не сумев ничего прочесть зрячим глазом, швырнула им в Папашу Лютню. В письме говорилось, что Завиток и Вэнь Мечтатель были признаны виновными в контрреволюционных преступлениях и приговорены к восьми годам каторжных работ. Их уже этапировали в два разных лагеря перевоспитания на северо-западе. Неважно, сколько раз Большой Матушке повторяли эти слова — письмо все равно оставалось какой-то бессмыслицей. Меж тем автор продолжал: «Мать товарища Вэня умерла от болезни. Поскольку в Биньпае доверить этого ребенка некому, я позволила себе привезти ее сюда. Все необходимые документы и разрешение на жительство прилагаются. Да здравствует наше Отечество! Да здравствует Председатель Мао!» В конверте лежал раскрошившийся, подтаявший леденец «Белый кролик».
— Ты же знаешь, как это бывает, — наконец сказал Папаша Лютня. — Порой ревкомитеты на местах заносит. Я с этим разберусь. Такой приговор сразу в исполнение не приведут. Завиток и Вэнь должны еще быть в Биньпае.
Но он не смотрел ей в лицо и разглядывал вместо этого пустую сигаретную пачку у себя в руке.
Всю ночь Папаша Лютня крутился и вертелся. Чем больше Большая Матушка старалась разглядеть контуры комнаты, тем теснее, казалось, смыкались вокруг нее стены. Муж кричал во сне, и она лупила его по руке, пока он не притих. В собственных горячечных снах Большой Матушке явилась сестра, но Завиток снова была малышкой. Они бежали из Шанхая, пытаясь успеть прежде, чем в город войдут японские войска.
Когда Большая Матушка снова проснулась, рядом с ней спала Чжу Ли.
Они оставались в постели, пока просыпались Папаша Лютня и мальчики. Слушали, как шуршали, расстегиваясь и застегиваясь, школьные ранцы, как гремит из колонок государственный гимн, а по переулкам дребезжат колокольчики и трещотки. Когда Большая Матушка вновь открыла глаза, она на миг растерялась и подумала, что это они с Завитком лежат в родительской кровати, а по подушкам рассыпались сияющие волосы сестры. Сестру она любила как никого на свете. Когда в войну пропали их мужья, они с Завитком выживали вместе, и Большая Матушка ни разу ее не подвела. Она смахнула слезы, которых не смогла сдержать.
У нее было смутное, беспокойное чувство — как будто люди карабкаются куда-то, ломятся прямо по чужим телам, и лезут, и лезут, и падают, и тянут за собой остальных — в полном и тошнотворном молчании. Но за какие преступления? В лагерях перевоспитания на северо-западе сестру, вне всякого сомнения, разлучат с Вэнем Мечтателем. Конечно же, скоро их освободят, наверняка все их преступления — лишь мелкие проступки. Но «мелкая контрреволюционная деятельность» — это вообще как? Большая Матушка никогда еще о таком не слыхивала. Малышка села. Словно слезы тети ее ошпарили, Чжу Ли выползла из-под одеял и вышла из комнаты.
Той же ночью Папаша Лютня сел на автобус до Биньпая. Он дремал и думал об игроках и табачном дыме на свадьбе Завитка, о птицах и музыке, и о медленно разворачивающейся деятельности свежесозданного Председателем Мао военного оркестра, а когда он проснулся, автобус накренился над горным перевалом, штурмуя узкий, как шпилька, серпантин. Папаша Лютня вцепился в переднее сиденье. За окнами было мерзко. И внутри, и снаружи Папашу Лютню охватывало всеобъемлющее чувство опасности и предательства. Это предчувствие было таким сильным, что на рассвете он удивился, обнаружив, что автобус катится по мирному и нежному пейзажу. Золотисто-зеленая хрупкость полей вокруг, серебристые мотоциклы и ряды низко летящих птиц, как одна забиравших то ниже, то выше, сбили его с толку. Транспаранты провозглашали: «Служить народу!» или «Смелее мыслить, смелее действовать!». Начало лета было невыносимо — раскаты грома и постоянная жара. Рубашка Папаши Лютни как будто навсегда приклеилась к спине.
Прибыв в Биньпай, Папаша Лютня пошел в партком — скромное зданьице с очень низкой дверью.
Внутри он с удивлением увидел крутившийся под потолком электрический вентилятор, гнавший теплый воздух вниз. В парткоме имелся собственный генератор. Как только Папаша Лютня представился, его поприветствовал председатель — подал ему здоровенный кусок торта. Обуздав тревогу, Папаша Лютня выпрямился, чтобы выглядеть властно и неуязвимо, и заговорил гулким и громким голосом. Как только он упомянул Завитка и Вэня Мечтателя, лыбившийся чиновник в теплом не по погоде пиджаке порозовел и вспотел. Вентилятор гонял по его лысой голове капельки пота.
— Минуточку, товарищ, пожалуйста, — сказал председатель и сбежал из комнаты.
Принесли еще торта. Вошедший рабочий пропел: «Добрый день, товарищ!» — подал чашку чая, протер и без того уже чистую столешницу и, спотыкаясь, ретировался: «Да здравствует наш Великий Вождь!»
— Ну? — сказал Папаша Лютня, когда председатель вернулся. — Где они? Я с нетерпением жду с ними встречи.
Тот, судя по взъерошенному виду, успел сбегать чуть ли не в Москву и обратно.
— Ну, само собой, — начал он, — они здесь прописаны…
— Да-да.
— …но сегодня утром или, точнее выражаясь, в настоящее время…
— Товарищ Вэнь — высоко ценимый лирический поэт, он, как говорят, просто книга песен. Никто другой для нашего концерта не подойдет. Сам генерал Чэнь И настаивает!
Председатель, не ожидавший такого, вскинул глаза.
— Почтение Чэнь И! Отважный генерал и верный слуга самого Председателя Мао. Герой двенадцати орудий! Да здравствует…
Папаша Лютня сделал большой глоток чаю и шмякнул чашку обратно на стол.
— Товарищ Вэнь и его жена должны явиться сюда немедленно. Я намерен на этом настаивать.
— Дорогой товарищ, пути жизни неисповедимы. Я хочу сказать, бывают такие неожиданные места, куда люди возвращаются…
— Ваша поэзия, товарищ, мне голову морочит.
Председатель зарделся.
— Позвольте, начну заново. Старший брат, правда такова, что их здесь нет, — он неловко заерзал.
— Будьте любезны, говорите, как есть.
Председатель налил чаю и принялся упрашивать его отпить.
Папаша Лютня ждал. Вентилятор теперь крутился быстрее, словно тщился взлететь.
— Мы всеми силами блюдем порядок, — сказал председатель, — но будучи путеводным светочем, как вы сами знаете, народ не может семенить маленькими шажками — ведь тогда он просто упадет, разве нет? Чтобы одолеть столь великий разрыв, он должен скакать — и иногда перескакивать. И, возможно, в случае товарища Вэня народ, быть может, перескочил. Однако в такие времена, как нынешние, исполнение революционной мечты тем более должно идти своим чередом. Вы сами разве так не считаете?
