Она ничего не поняла.
Вэнь дописал строчку. Глава сорок вторая, в которой Четвертое Мая добирается до края пустыни. Она так сильно постарела… а ее друг Да Вэй давно уже покинул этот мир.
— Дядюшка Вэнь, а как вы думаете, сколько всего есть глав?
— Однажды я задал жене ровно тот же вопрос. Она сказала мне: Вэнь Мечтатель, глупо и самонадеянно полагать, будто у истории есть конец. Возможных концов столько же, сколько и возможных начал.
Ветер пустыни кружил Ай Мин голову. Она привыкла ложиться рано, вставать поздно, дремать после обеда и перед ужином. Всякий раз, открывая глаза, она чувствовала, что голова у нее огромная, руки крошечные, а легкие сплющило. Как-то днем она проснулась и услышала голоса своих трех попечителей и Большой Матушки Нож, которая приехала к ним с юга и умудрилась раздобыть для Ай Мин фальшивые документы. Большая Матушка уже почти ничего не видела, и порой, когда она слишком много думала о Воробушке и о своих сыновьях, из ее зрячего глаза — который тоже теперь слепнул — катились слезы. Ай Мин никогда еще не видела, чтобы ее бабушка скорбела; она нежно утирала ей слезы, и тогда Большая Матушка ворчала: «Кто это там?» — «Я». — «А, ты».
— Итак, допустим, моя внучка перешла киргизскую границу, — говорила Большая Матушка. — А даль- ше что?
— Ты что, издеваешься? Если она дотуда-то доберется, дальше — делать щедрое подношение пресветлой Си-ван-му, повелительнице Запада, — это говорил киномеханик Бан.
— А как насчет того, чтобы устроить ей проезд через Стамбул? Она говорит, что хочет в Канаду.
— В Канаду?
— У Воробушка там есть друг. Музыкант, — Большая Матушка помедлила. — Был друг.
Ай Мин, не моргая, глядела на залитую ярким светом комнату. По правде говоря, будущее внушало ей ужас. Никогда ей не учиться в Пекинском университете, никогда не повторять за Ивэнь, не вступить в Коммунистическую партию и оттуда потом не выйти, не принести цветы на площадь Тяньаньмэнь. Ай Мин сдала письменные вступительные и набрала высокий балл, но когда пришли результаты, сказала матери, что не хочет — не может — остаться. Лин, казалось, была вовсе не удивлена. «Твой отец хотел, чтобы у тебя был выбор», — сказала она. Но что, если все это было ошибкой? Что, если ей просто не хватило смелости? На то, чтобы и дальше жить в Пекине, потребовалась бы смелость. Мать уже уволилась с радиостанции и переехала обратно в Шанхай, к Старой Кошке. Ай Мин боялась, что жизнь, которая вроде бы расстилалась впереди, вдруг замерла и повернула назад. Что она вечно будет нести ее назад.
Она думала, что плачет беззвучно, но в комнату вошла Завиток. Завиток была красива и грациозна, как писаное слово, но всякое слово было легко стереть. Когда-нибудь, подумала Ай Мин, не в силах совладать с потоком чувств, я открою глаза — и никого из вас не будет, а я останусь совсем одна. Завиток погладила ее по голове. Когда двоюродная бабушка смотрела на нее — что она видела? Неужели я правда лишь конструкция? Неужели когда-нибудь кто-то станет конструкцией в форме меня, моей копией?
— Я так боюсь, тетя Завиток. Я так боюсь быть одна.
— Обещаю тебе, Ай Мин, со временем станет легче.
Она заснула, а когда она снова проснулась, было уже темно. В ночи кружили голоса Завитка и Большой Матушки.
— А лагерь, из которого сбежал Вэнь…
— А я тебе разве не рассказывала? — сказала Завиток. — Он вернулся туда на него посмотреть, а тот исчез. Целый лагерь поглотила пустыня, как никогда и не было.
— А помнишь…
От того, как Большая Матушка заговорила было и осеклась, у Ай Мин зашлось сердце.
— Дом народного отдыха «Красная гора», — сказала Завиток.
Большая Матушка что-то пробормотала.
— Шанхай во время оккупации, — сказала Завиток. — Зеленая шапочка, которую ты связала Воробушку. Слова «Жасмина». Старая Кошка. Да Вэй и Четвертое Мая. Чжу Ли храпит у нас в хижине и спихивает тебя с кровати.
— Четыре вдовушки, твои соседки.
— Мальчик, который вел слепых музыкантов, рука к локтю, локоть к руке. И мы трое идем через всю страну.
— Столько детей, — сказала Большая Матушка.
Ай Мин услышала, как на стол поставили чашку.
— Вы же вернетесь жить со мной, да? Вы с Вэнем.
— Ты нас захочешь выгнать, да не сможешь, — ответила Завиток.
— Она была хорошей девочкой, — сказала Большая Матушка. — Храброй девочкой.
Завиток напевала обрывок мелодии — кусочек бесконечной сонаты Воробушка. Большая Матушка взяла слова из «Песни холодного дождя» и «Из дальних мест» и присоединилась, запев их под музыку Завитка. Мотивы были из песен и стихов, которые Ай Мин наполовину узнавала, песен, которые пел ей в детстве отец. Гармония была богатой — и вместе с тем надломленной, поскольку обе певицы успели уже так сильно постареть, и они столько всего любили и со стольким простились; и все же музыка и контрапункт к ней — оставались. «Судьбой тебе назначено вернуться, — пела Большая Матушка, — в вихрящейся пыли, неудержимо поднявшись, как туманы на реке».
Ай Мин сидела на постели. И слушала.
* * *
Ай Мин везла с собой маленький чемоданчик. В начале пути он был тяжелый и битком набитый, но мало-помалу пустел — по мере путешествия, которое заняло больше трех месяцев.
Пожилая дама, что некогда была переводчицей, встретила ее на киргизской границе и проводила до Стамбула.
Из Стамбула Ай Мин вылетела в Торонто.
В чемодан она положила одну смену одежды, зубную щетку, полотенце, мыло и термос с чаем; фотографию Чжу Ли, Кая и отца; письмо от Ивэнь. Она чувствовала себя Да Вэем, плывущим за океан, контрабандистом с фрагментом шифра. Отцу ее так и не выпало возможности пересечь границу страны.
Я все это сделала для родителей, подумала она, и для себя. Могло ли такое быть, что все в жизни с самого начала предначертано? Этого Ай Мин принять не могла. Я забираю эту запись с собой, подумала она. Я ее храню. Даже если все повторяется, все равно не в точности так же. Вэнь Мечтатель сказал: она могла бы взять имена погибших и спрятать их, одно за другим, в Книге записей, рядом с Четвертым Мая и Да Вэем. Она населит этот вымышленный мир подлинными именами и подлинными деяниями. Они будут жить дальше — опасные, как революционеры, и неуязвимые, как призраки.
В Торонто она дождалась, пока моя мама ей позвонит.
В Ванкувере я протянула руку и взяла у нее чемодан.
Книгу написать просто. А еще проще, если книга уже есть, если ее передавали из рук в руки в разных версиях, перестановках и вариациях. Никому не под силу в одиночку рассказать такую большую историю, и в моей собственной Книге записей, конечно, кое-каких глав не хватает. Жизнь Ай Мин, последние дни моего отца: день за днем, год за годом я пытаюсь увидеть чуть больше. В Шанхае Тофу Лю мне рассказал, что Бах перерабатывал псалмы и народные песни, Малер перерабатывал Ли Бо и Ван Вэя, Воробушек в своих сочинениях цитировал Прокофьева, а другие, как Чжу Ли и как мой отец, посвящали себя интерпретации музыки, которая писалась вовсе не для них. Вся Книга записей утеряна — но кое-какие предметы и сочинения сохранились. В Дуньхуане, где Ай Мин жила у Завитка и Вэня Мечтателя, в пещере, запечатанной около 1000 года нашей эры, нашли сорок тысяч рукописей. В 1900 году, когда землетрясение сдвинуло камни, настоятель храма, хранитель пещер, обнаружил клад — целые башни страниц, что сохранил сухой воздух пустыни. Вперемешку с китайскими молитвами лежали документы на санскрите, на тибетском, на уйгурском, на согдийском, на еврейско-персидском, сирийском и хотаносакском; парфянский отрывок, записанный манихейским письмом, тантрическое наставление, записанное письмом староуйгурским, просроченный счет за верблюда. Баллады, описи, циркуляры и пожертвования. Письмо жены к мужу, которое гласило: «Да я бы лучше за свинью пошла, чем за тебя». Карты звездного неба. Правила настольных игр. Извинения гостя за то, что напился допьяна и дурно себя вел. Стихи в честь любимого осла. Купчая на продажу брата. Вариации на дописанное произведение Воробушка, «Солнце над Народной площадью», звучат по всему Китаю. В торговых центрах, городских парках, частных домах, на персональных компьютерах, в ночных клубах; в наушниках на площади Тяньаньмэнь, в месте, которое китайские архитекторы некогда замышляли как нулевой километр, точку, определяющую все остальные. Быть может, никто не знает, откуда взялась оригинальная запись — или знает, что появилась она, как вирус в интернете. Возможно, рано или поздно имя композитора и вовсе забудется. Математика научила меня тому, что малое может очень быстро превратиться в большое, а еще — тому, что малое никогда не исчезает полностью. Или, другими словами, что деление на ноль равняется бесконечности: ничто из чего-то извлекать можно бесконечное количество раз.
