Вставайте в бой, рабы!
Не говори, что у нас ничего нет,
Мы победим, весь мир мы обретем.
Солдаты стояли и таращились.
Студенты покинули площадь. Они с Ивэнь откололись от шествия и пошли домой. Оторопев, они пробирались окольными путями, держась подальше от стрельбы. К тому времени, как они добрались обратно в переулок, уже взошло солнце и небо было белым.
1
День за днем они ходили по больницам в поисках Воробушка, но наконец, спустя три недели, Ай Мин отказалась притворяться. Вместо этого она предоставила матери ходить по больницам в одиночку, а сама сидела в своей комнатке, неотрывно глядя на кипу бумаг, склеенных липкой лентой в книжку-гармошку. В развернутом виде сочинение Воробушка свисало по обе стороны стола до самого пола. В этой музыке, подумала она, записано то, что отец никогда собственными ушами не слышал, у него не было доступа даже к скрипкам — не говоря уж о роялях. Музыка существовала лишь в его воображении — а теперь и тут, в тишине, на бумаге. На обороте он вывел цитату: «Красота оставляет отпечаток на разуме. Не одно мгновение уже кануло в прошлом, и их не вернуть, но мы с тобой знаем, что они были». День прошел, и сумерки превращались в тьму. Кто-то постучал в стекло, и Ай Мин подняла глаза, ожидая увидеть мать, но это оказалась Ивэнь — до невозможности бледная и до невозможности красивая.
— Ай Мин, госпожа Сунь меня за тобой послала. Кто-то ищет твоего отца и позвонил на телефонную станцию.
Лицо Ивэнь кого-то — или что-то — ей напомнило. Но что? Ах, держать твои бы руки! Ах, пойдем, пойдем со мною…
— Ай Мин, дай мне руку. Пошли вместе.
Ай Мин принялась было складывать отцовское сочинение, но затем бросила и оставила его как было. Оконная рама царапала ее голые ноги, пока она лезла на улицу, и Ай Мин задумалась, не выросла ли до чудовищных размеров. Чего бы она ни касалась, все это казалось непропорциональным в сравнении с ее телом. Бетон снаружи под босыми ногами оказался теплым — жар, прожигавший тело и исчезавший в воздухе.
Они пошли к госпоже Сунь; районный телефон, как правило, стоял на окне ее квартиры. Теперь же его занесли внутрь. «Для безопасности», — как раз пояснила госпожа Сунь, таща Ай Мин за руку в комнату. Там теснилось чрезмерно много мебели, а еще дедушка Сунь, бабушка Сунь, племянник, сын и внуки семейства Сунь, но все они подались назад, подальше от Ай Мин, словно та была неприятным, дувшим с пустыни ветром. Появилась госпожа Сунь и решительно повела Ай Мин к телефону. Трубка в руках Ай Мин была скользкой, словно вспотела. Она поднесла ее к уху и сказала:
— Слушаю.
— Алло? — у звонившего был приятный, мелодичный голос. Шанхайский акцент у него был странный — как бы слегка выцветший. — Мне нужен товарищ Воробушек.
На стенах словно отросло пятьдесят пар глаз. Самый младший из внуков госпожи Сунь бочком подобрался к Ай Мин и обнял ее колени.
— Моего отца нет дома. Извините, а кто звонит?
Человек сказал, что его зовут Цзян Кай, что он звонит из Гонконга и что он пианист. С тем же успехом он мог общаться с ней шифром — его слова не произвели на Ай Мин ни малейшего впечатления.
— Когда ваш отец будет дома? — спросил он. — Мне очень нужно как можно скорее с ним связаться.
Она узнала это имя, но в царившей вокруг сутолоке даже это невеликое знание рассыпалось, точно ком земли в руке.
— Не знаю.
— Завтра? — с надеждой произнес Цзян Кай. — Я боялся… Я видел новости по телевизору… — Его голос то появлялся, то исчезал. — Вы не подскажете, когда я смогу с ним поговорить?
— Я не знаю.
— Вы госпожа Ай Мин? — спросил он. — Это Ай Мин?
— Да.
— Ай Мин, мне нужно поговорить с вашим отцом. Все ли в порядке? Пожалуйста, доверьтесь мне…
— Мы все больницы проверили, — сказала Ай Мин.
— Больницы?
— Я не знаю… — Она испугалась, что ее голос дрогнет и, что если она снова расплачется, то никогда уже не сможет остановиться. Телефонная трубка у уха казалась до нелепости большой. — Напишите лучше моей маме. Я не знаю.
— Что произошло? Я друг вашего отца, Воробушек преподавал у меня в Шанхайской консерватории. Я живу в Канаде, я могу помочь, пожалуйста, позвольте мне помочь.
Ее замутило. Письма, иностранные марки, проигрыватель, незнакомец в белоснежной рубашке. Имя «Кай» так часто писалось и говорилось, что она и не догадывалась, что все это время это был один и тот же человек.
— Вам лучше написать маме. Я не… я не могу. — Она уже плакала — от растерянности. — Он всегда хотел играть на рояле.
— Что? — последовала пауза, а затем: — Ай Мин, вы еще здесь? Пожалуйста, не вешайте трубку!
Он кричал, и Ай Мин была уверена, что Ивэнь и семейство Сунь слышат, как из телефона плещет паникой, и это осознание привело ее в ужас.
— Я не знаю, как скоро вы сможете с ним увидеться, — сказала Ай Мин. — Его здесь нет. Не знаю. Его здесь нет.
— Ай Мин… — произнес он.
— Мне надо идти.
— Пожалуйста, подождите…
— Мне жаль, мне правда очень жаль, что я не могу вам помочь. Мне жаль, что вы не можете ему помочь.
Она отвела трубку от уха и протянула в пустоту.
Госпожа Сунь выкатилась вперед. Глаза у нее были красные, точно она жмурилась. Она взяла трубку; Цзян Кай продолжал что-то говорить. Госпожа Сунь вклинилась в трескучий шум:
— Товарища Воробушка с третьего июня не было дома. Не расстраивайте его дочь. Бедняжка правда ничего не знает. Она еще ребенок совсем…
Ивэнь держала ее за руку. Кто это дрожал? Она или Ивэнь? Почему их всех так трясло?
Стена семейства Сунь разломилась на спорящие голоса.
— Ты что, не слышал, что на школьном дворе, недалеко отсюда, трупы зарывают? Школа на запах жалуется…
— Что за чушь! Да когда ты поймешь уже…
Ай Мин осторожно переступила через детей и обошла бабушку Сунь, поглубже вжавшуюся в кресло. В квартиру набилось еще больше народу, но они с Ивэнь протолкались наружу, через дверь и в переулок. Многоголосый шепот иголками впивался ей в одежду, руки и ноги. Чтобы его стряхнуть, Ай Мин побежала вперед, прямо на улицу, боясь, что, если она закричит, если издаст хоть звук, случится что-то ужасное. На улице она влетела в проходившую мимо пару; женщина врезалась в мужчину, а тот отшатнулся вбок и уронил пакет с фруктами. У нее за спиной Ивэнь уже извинялась, и мужчина раздраженно заорал им быть поосторожнее.
— А если бы мы… — начал было он, но не закончил. — Ты погляди, — сказал он, поднимая с земли свои сливы. — Они же все помялись.
Улица казалась сюрреалистически нормальной. Кто-то убрал искореженные велосипеды. Ночная смена подметала тротуары, бакалейщик опускал железные рольставни, на досках объявлений была развешана «Жэньминь жибао». Ай Мин остановилась почитать: «Пагубные последствия буржуазной либерализации и духовного разложения — вот каковы причины этого контрреволюционного мятежа». Затем следовал репортаж о героических жертвах Народно-освободительной армии. Но в других статьях писалось о тяжеловооруженных солдатах и расстрелах из автоматов, словно сама газета рассыпалась на разные голоса. Ай Мин отвернулась. Ивэнь рассказывала, что в Пекинском университете, в Цинхуа и в педагогическом премьера Ли Пэна объявили врагом народа и что десятки тысяч студентов выбрасывали партбилеты и комсомольские значки и разводили из них костры.
