Доктор Корвилл принял к себе на практику очаровательную Мальву, руководствуясь исключительно финансовыми соображениями. Однако он, как говорится, постоянно дышал ей в затылок, не упуская возможности отпускать по ее адресу всякого рода двусмысленности.
Однажды после полудня Мальва стояла у рецептурного стола. Она готовила лекарство и не заметила, как шеф приблизился к ней сзади. Внезапно она почувствовала на затылке его горячие дыхание.
— Для кого готовите вы это лекарство, фройляйн Розенбах? — прошептал шеф у самого ее уха.
— Вы хорошо знаете, доктор, что я замужем и ношу фамилию моего мужа, — ответила Мальва, обернувшись.
— Если не ошибаюсь, — продолжал он, пропустив мимо ушей ее замечание, — лекарство это прописано нашему господину придворному советнику?
— Вашему господину придворному советнику, — ответила Мальва, — вашему, а не моему.
— Адонис верналис, как всегда, — не так ли?
— Господин придворный советник имеет проблему не с головой, а несколько ниже, — ответила Мальва с пренебрежительной улыбкой.
— То есть?
— Gortex Franguale, господин доктор, — ответила Мальва, — кора крушины. У него хронический запор.
— Мне показалось, он раздражает вас чем-то?
— Я готовлю прописанное ему лекарство, и это все, что я могу для него сделать.
— А он, между прочим, жалуется, что вы слишком холодны с ним.
— Все, что ему нужно, это хорошее слабительное. Антрахинондериват, например.
— Господин придворный советник желает, чтобы его обслуживали соответственно его общественному положению.
— Тогда и вести себя он должен соответственно его общественному положению, — без тени смущения ответила Мальва, — а у него вульгарная привычка распускать руки.
— Но фройляйн Розенбах, вы ведь не монахиня!
— Называйте меня фрау Камински. И потом, я не желаю, чтобы господин придворный советник лапал меня. Мне это не нравится. — Мальва строго посмотрела в глаза шефа и добавила: — Он годится мне в дедушки.
Доктор Корвилл намек понял. Он мельком взглянул в висящее на стене зеркало и лихо подкрутил кончики усов.
— Вы находите, — прощебетал он голосом завзятого обольстителя, — что я выгляжу на мои годы?
— Ваш возраст, господин доктор, мне абсолютно безразличен, — холодно ответила Мальва, продолжая свою работу.
— Эти ваши слова, — не унимался аптекарь, — можно понимать так, что вы находите меня привлекательным. Это не так?
— Только что здесь был ваш сын, — ответила Мальва, оставив без внимания вопрос шефа, — он просил передать вам, что зайдет к портному.
Уклончивый ответ девушки мог быть понят двояко. Ей не нравится, что придворный советник норовит облапать ее. Это может означать, размышлял аптекарь, что она совсем не против, чтобы кто-то другой проявил себя в той же манере. И еще она сказала, что возраст шефа ей абсолютно безразличен. А это может означать, что его годы — не помеха вовсе. Будь что будет! Доктор Корвилл трактовал слова практикантки так, как ему того хотелось. Он подошел к ней так близко, что ускользнуть от контакта было просто невозможно.
— Я надеюсь, — прошептал он в самое ее ухо, — сегодняшний вечер мы проведем вместе…
Мальва хладнокровно продолжала свою работу и с неизменной осторожностью налила в колбу две жидкости.
— Итак, сегодняшний вечер вы проведете вместе, — сказала она с явной насмешкой в голосе, — и куда же вы намерены сходить?
— Вы меня неверно поняли, фройляйн Розенбах, — проворковал он, кладя руку ей на талию, — я хотел сказать, мы проведем этот вечер с вами.
— Я очень в этом сомневаюсь, господин доктор.
— Но почему же, прелестное дитя?
— Потому что ваша госпожа супруга не одобрит этот шаг.
Чаша терпения аптекаря переполнилась, и он перешел к открытому штурму. Он обнял Мальву и попытался притянуть ее к себе. Это ему не удалось, потому что Мальва знала, как следует укротить не в меру разгорячившегося шефа. В миг наибольшей опасности она нарочно уронила на пол стакан с препаратом, и он с шумом разлетелся на тысячи осколков. Желтая жидкость расползлась по паркету, распространяя едкий запах. Личное имущество было аптекарю дороже неудовлетворенной страсти.
— Пощадите мой инвентарь, — произнес он притворно-сладким голосом, убирая прочь руки, — и будьте полюбезней с вашим шефом!
— Фрау Корвилл будет против, — возразила Мальва язвительно.
— Далась вам эта фрау Корвилл, — не сдержался аптекарь, — черт бы ее побрал совсем!
— Могу я ей так и передать? — с озорством спросила Мальва, снимая трубку телефона.
Аптекарь ни на миг не сомневался в том, что Мальва не решится на подобный шаг.
— Разумеется, — ответил он хладнокровно, — хоть прямо сейчас звоните ей!
Мальва не заставила просить себя дважды. Она спокойно набрала нужный номер и дождалась ответа.
— Мальва Камински у аппарата, — представилась она, медленно и четко выговаривая слова, — я разговариваю с фрау Корвилл? Да? Так вот, ваш супруг просил меня передать вам…
Терпению аптекаря пришел конец. Он вырвал из рук практикантки телефонную трубку и торопливо повесил ее на рычаг.
— Вы можете быть свободны, фройляйн Розенбах, — прохрипел он. Затем решительно подошел к шкафу, взял свое пальто и направился к выходу.
— А как быть с моей зарплатой? — спросила Мальва, когда он был уже в дверях. — Вы задолжали мне за три месяца!
— С этим вы и останетесь, — ответил аптекарь, не оборачиваясь, — вы уволены. Прощайте!
* * *
«15 ноября 1917 года.
Говорят, у лжи короткие ноги. Это неправда. Ложь живуча и даже очень. Мифы — и того более. Чем они дремучей, тем длиннее их ноги и тем вероятней, что в историю они войдут неоспоримыми фактами.
Наша поездка в Ивониц и есть такой миф. Все, вроде бы, знают, как было на самом деле, но никто не считает нужным назвать вещи своими именами. Хенрик говорит, что это было партийное поручение. Он без промедления согласился ехать, хотя знал, чем мы рискуем. Это было самоубийством, заявляет он. В самый разгар войны отправляться в Галицию, в эпицентр боевых действий — безрассудство! Ивониц, говорит он, расположен в двенадцати милях от линии фронта, хотя на самом деле — между ними все тридцать миль. Туда доносился грохот орудий, и горизонт то и дело вспыхивал огненным заревом. Мы проезжали сквозь океан разрушенных деревень, выжженных хуторов, ехали мимо разлагающихся трупов. Сколько видит глаз, сплошные болота и снежное месиво. В этой части рассказов Хенрика все соответствует истине. В какой-то подводе, съежившись, фактически на корточках, парализованные от холода и промокшие до костей, тряслись мы по бесконечному бездорожью, будто бог весть куда пробирались через преисподнюю до основания разрушенного мира. В лесу выли волки. Над обугленными руинами кружили стаи ворон.
