— Это дело! — воскликнул миллионер, лукаво усмехнувшись краешками губ. — Я пристрою вас к настоящему делу.
— Пристраивай, дядя, а мы поглядим.
— Вы — одиннадцать крепких парней, не так ли?
— Это точно!
— И вы не любите проигрывать — так?
— Ни за что!
— Прекрасно! Я сделаю из вас футбольную команду. Но при одном условии.
— При каком?
— Вы не должны проигрывать — ни при каких обстоятельствах!
8
Мальве исполнилось восемнадцать, и взгляды прохожих притягивались к ней, будто магнитные стрелки компасов к Северному полюсу.
— Наша дочь — сущая ловушка для мух, — говаривал Лео, — чуть не половина города оторваться от нее не в силах. Ее нельзя выпускать одну на улицу: того и гляди, несчастье случится.
Отец сопровождал ее всюду, куда бы она ни шла. Лео, разменявший уже шестой десяток, шествовал рядом с дочерью с гордым видом старого франта, который, выгуливая свою юную фаворитку, с высокомерием и недовольством перехватывает нескромные взгляды и недвусмысленные подмигивания прохожих.
В тот летний день он сидел со своей красавицей-женой и еще более прекрасной дочерью на открытой веранде кафе в городском парке. Курортный духовой оркестрик вполсилы наигрывал попурри на тему военных мелодий.
Вся троица увлеченно поглощала малиновый торт под белой кремовой шапкой, запивая его охлажденным шоколадом. За соседним столиком царило громкое оживление. Дюжина студентов-корпорантов, обвешанных дешевой бижутерией, явно перебрав пивного зелья, раскачивалась в такт мелодии и горланила при этом, перекрикивая один другого:
Граф Радецкий клялся смело:
Всех врагов — в бараний рог,
А когда дошло до дела —
Граф пустился наутек!
Лео Розенбах весь сиял от восторга. Когда этот музыкально-патриотический митинг закончился, он поднялся и шепнул Яне:
— Я должен поприветствовать этих смелых господ.
— Ради бога, прекрати!
Но Лео не унимался. Он подошел к шумным соседям, взял руку одного из студентов, энергично потряс ее и торжественно произнес голосом, исполненным ревностного умиления:
— Я горд и счастлив, что в Австрии еще не перевелись настоящие мужчины!
Опьяненный такой честью корпорант спрыгнул со стула, вскинул руку в приветственном салюте и громко прорычал:
— Да здравствует кайзер Франц-Иосиф!
— Вы делаете честь фатерланду, господа, — отозвался Лео хотя и не так громко, но с тем же достоинством в голосе и с почтительным неглубоким поклоном. — Имею честь представиться: Лео Розенбах.
— Ваш немецкий безупречен, — ответил на это студент после несколько затянувшейся паузы, — и для нас знакомство с вами — большая честь!
Лео очень хорошо понимал, что кроется за этими словами, однако он ответил студенту с наигранным достоинством:
— Бывший личный фотограф двора Его Величества Людвига Баварского!
Парни, как один, вскочили со своих стульев, чокнулись пивными кружками и выкрикнули язвительно и громко:
Дружно выпьем — о-ля-ля —
За баварского короля!
Лео предпринял последнюю попытку сломить стену этой откровенно нескрываемой враждебности:
— Мы были бы счастливы, господа, предоставить вам, научной элите империи, исключительное предложение: исполнить для вас любые виды фоторабот на самых льготных условиях.
Стоящий рядом с ним студент выразительно щелкнул каблуками и прогнусавил от имени всей хмельной компании:
— Научная элита империи преклоняется перед вашим безупречным немецким произношением, перед вашим исключительно выгодным для нас деловым предложением, но, в первую очередь, перед двумя прелестными дамами, вашими спутницами, которые заставляют сердца наши биться громче и громче. Ура! Ура! Ура!
— Эта барышня — наша дочь. Кроме того, она встречает посетителей в нашем ателье — вы найдете его на улице Мицкевича, одиннадцать.
— За здоровье прекрасной барышни, которая принимает посетителей в фотоателье на улице Мицкевича, одиннадцать! Ура! Ура! Ура!
Корпоранты явно задирались. Ничего хорошего это не сулило. К счастью, вновь заиграл курортный оркестрик, и страсти несколько поутихли.
Яна кипела от гнева. Вся красная от стыда и злости, она решительно поднялась и сказала достаточно громко, чтобы не в меру разошедшиеся студенты могли услышать ее слова:
— Здесь становится слишком шумно. Подай мне зонтик, Лео!
* * *
Утром следующего дня Яна и Мальва шли по вокзальному мостику. Они намеревались отыскать некоего доктора Дашинского, о котором не утихала местная молва. Он снимал мансарду в шестиэтажном многоквартирном доме, расположенном в непосредственной близости от железной дороги, где он проводил свою холостяцкую жизнь. Днем доктор подрабатывал натаскиванием отстающих студентов, а вечерами устраивал разного рода посиделки.
Обе женщины были взволнованы и возбуждены, будто им предстояло участвовать в каком-то предосудительном приключении. Яна то и дело выхватывала свое отражение в витринных стеклах, желая лишний раз убедиться, хорошо ли ухожена кожа ее лица и не пора ли ее чуть припудрить.
— Что являет собой этот доктор Дашинский, — неожиданно спросила Мальва, — он похож больше на Хеннера или, скорее, на Бальтюра?
— Прежде всего, ни слова папе — прошу тебя!
— Я вся в жутком напряжении, мама! Какой он — большой или маленький? Совершенно не представляю его.
— Красивый мужчина, — ответила Яна коротко, — увидишь сама. Но, повторяю, папа не должен знать, что мы сюда приходили.
— А почему, собственно?
— Видишь ли, Дашинский — социалист. Он возглавляет партию, а взгляды твоего отца тебе хорошо известны.
— Возглавляет партию, говоришь ты? Однако это не помогло ему подняться выше частного репетитора.
— Потому что его честолюбие находится совсем в другом месте.
— А почему он не женат, если он так красив, как ты говоришь?
— Я замужем, Мальва, — и что с того?
— Ты самая красивая женщина в мире, мама, я тебя обожаю!
— И я тебя, моя девочка!
Они поднимались по крутой лестнице. Пахло общественным жильем и свежей мастикой. На втором этаже проживал профессор Квятковский — декан медицинского факультета.
— Дашинский хочет обязательно стать профессором, но они ему не дают. Он, видите ли, опасен для молодежи.
— Я бы ни за что не отказала ему. Опасные люди увлекают меня. А тебя?
