— Не удивила, если честно. Вполне в его духе.
— И что вы теперь будете без них делать?
— Ну, зеркала были моим инструментом, одним из многих. Их потеря досадна, но не фатальна.
Алиса прошлась туда-сюда, по-прежнему не расцепляя рук и с недоверием изучая Сен-Симона на расстоянии.
— Кто вы? — спросила она. — Смерть? Ее поклонник? Кто?
— Я не отвечаю на вопросы, ответы на которые уже известны.
— Тогда расскажите мне то, чего я не знаю.
Ради этого они и повстречались. Танатос задумался, решая, с чего лучше начать, затем неторопливо заговорил:
— Глядя на вас с Люком, я думал: забавная вещь — привычки. Это существование в мире, который вам знаком, в окружении вещей, у которых есть определенное назначение. Да, ваши с ним миры возникли из глубокого горя. Вы с Люком по-своему обжили это горе, сделали его переносимым. Наведя порядок в вашей печали, вы срослись с ней и перестали мыслить о счастье. Еще у обоих была какая-то общественная жизнь. У Люка она занимала почти все его время, у вас она еле теплилась, и там вы играли ожидаемые от вас роли. Он свыкался с тем, что так и будет играть на радость девочкам, а вы — что проведете всю свою жизнь в морге. В глубине души оба приучили себя к мысли, что навсегда останетесь одни и все лучшее в вашей жизни прошло. Но, как оказалось, чтобы очухаться от вашей преждевременной летаргии, достаточно встретить того, кто так на вас похож, посмотреть на себя в зеркало. Вы взглянули, и неожиданно ваши отражения вам понравились.
Алиса не понимала, к чему он ведет. Его речь нравилась все меньше и меньше, но каким-то образом гипнотизировала и она не смела перебить. Танатос словно нашептывал обо всем, глядя откуда-то с изнанки.
— Итак, лишившись смысла в жизни, вы стали искать его в смерти, — на его губах заиграла знакомая мистическая усмешка, — и ухватились за мои зеркала как за соломинку. Вы нашли ящик Пандоры, в котором жила надежда, что все несправедливо ушедшее однажды к вам вернется.
— К чему вы это рассказываете? — наконец решилась она его прервать. — Мы знаем, как жили.
— Янсен угробил свое здоровье, и его ранняя смерть была предопределена, — неумолимо продолжал Танатос, проигнорировав ее вопрос. — Однако вы… полная сил молодая красивая девушка, обладающая специфическим талантом к анализу человеческих смертей… Как могли вы так запустить свою жизнь?
Похоже, это был легкий укор ей.
— Что вам надо от меня? — Алиса наконец-то сделала шаг навстречу и присела на одинокий стул с противоположной стороны синтезатора. — Откуда такое участие?
Они глядели друг на друга с разных концов, глаза в глаза. Во взоре Алисы чувствовались сила и спокойная уверенность, такие же, как и у Сен-Симона. Оба понимали, что каким-то образом находятся на равных.
Танатос наклонился и спросил:
— Почему вы думаете, что мне что-то надо?
— Вы к этому ведете. Сидите передо мной. И ваш рассказ — не притча о ценности жизни, а… эксклюзивная правда. Я осталась после Якоба и Люка, это верно. Но и вы здесь не ради игры на синтезаторе.
В его взгляде вспыхнула слабая искра, маня ее глубже, а в молчании заключалось приглашение. Тогда она ровно продолжила:
— Я узнала еще одну интересную вещь буквально на днях. Вчера пришло очередное квартальное письмо от фонда, который выдает мне стипендию.
Сен-Симон уже едва сдерживал улыбку, что мало вязалось с серьезностью момента.
— Я впервые обратила внимание на бумагу. Если поднять ее на свет, то отобразится голограмма — змея вокруг яйца, на которой стоит ваше имя на греческом: Танатос. И так на всех письмах от фонда.
Тогда он приподнял руки, как преступник.
— Все, я обезоружен. Хотя должен заметить, что вы поняли бы намного раньше, что означают буквы на зеркале, если бы отнеслись внимательнее к письмам от фонда и даже к его названию. Вы упустили этот кусок мозаики.
— Фонд Симона и Тода.
— Да, это маленькая шифровка. Симон от Сен-Симона. А Тод… подумайте сами.
Алиса лишь безрадостно усмехнулась, так как знала значение второй фамилии с рождения, но только сейчас все связала.
Der Tod. «Смерть» по-немецки.
— Конечно, дело в вас, моя маленькая Алиса. Вы — очень одаренная девушка. Впереди у вас блистательный путь. Вы должны стать кем-то очень важным… — Сен-Симон решил ограничиваться пока лишь общими фразами. — Но для этого вам надо научиться перемалывать время, пропускать его через себя. Вы не могли выучить этот урок из-за смерти Якоба. Так вы застряли, а вместе с вами — и верный ход вещей. Мне удалось сдвинуть вас только благодаря Люку.
— Вы хотите сказать, что подсунули Люка… как какую-то панацею для меня? — пораженно усмехнулась она, с ошеломлением воспринимая сказанное.
— Ну, вы же всегда знали, что вы другая, Алиса. Вы и есть нечто особенное, — с непонятным очарованием произнес Танатос, глядя на нее как на любимое творение, завороженно и с необъяснимой гордостью. — Ваши родители просто биологические врата в этот мир. Внутри же вас — змея, заглатывающая свой хвост.
Разлилась многозначительная тишина. Пульс в висках забился как сумасшедший, и какое-то время Алиса не могла вымолвить ни слова.
— Кто же я? — спросила она спустя минуту.
На лице не дрогнул ни один мускул, но ей внезапно стало страшно, оттого что не знает, какой ответ придется услышать. Танатос мягко улыбнулся ей.
— Часть меня. Я знал, где и когда вы родитесь. Я наблюдал всю вашу жизнь и всегда был в курсе ваших дел. Один раз мы даже встретились на похоронах вашей соседки, фрау Редер, но ваша детская память размыла этот эпизод. Ну же, вспомните, я был с вами все время и вы сказали мне, что глупо бояться смерти, ведь она совсем не злая и не страшная…
«Моя маленькая Алиса…»
В мыслях начало складываться тяжелое понимание.
— Скажу даже больше: и вы знали, где я, — продолжал Танатос. — Вы всегда чувствовали смерть, ее особую суть, похожую на тугой переливающийся шар из черноты… Мы — часть целого, расщепленного временем, и нужно было взрастить вас, как прекрасный сад, что я и сделал. Я указывал вам путь сквозь кладбища, случайные песни и сновидения, хотя вы отмахивались от всего, пытались жить с закрытыми глазами. Наконец в определенный день вы увидели предложение моего фонда. Начав изучать медицину, вы почти сразу нашли свое призвание — работу с мертвыми — и так постигали физику умирания. Но за смертью плоти ход самого времени. Познание этого шага началось через Якоба. И здесь все пошло не так.
Алиса недоуменно взирала на него, уже ничего не понимая. Все, что она знала о себе и об этом мире, разрушалось на ее глазах. Танатос снова ей улыбнулся, тепло, почти по-отечески.
— Якоб Радке был болен и нуждался в вас как в последнем пристанище перед растворением. В ваших руках он нашел короткий покой. Однако вы его отпустить не смогли.
