Анри замолчал, сжимая переносицу. На шее пульсировала вздувшаяся вена. Он быстро тряхнул головой и неожиданно сказал:
— Возьмите-ка… это.
Он извлек из кейса плоскую коробочку и протянул ей.
— Его последний диск. Думаю, он хотел бы, чтобы вы его услышали, — серьезно сказал Анри.
***
Анри вылетел из здания больницы, как маленький быстрый смерч. Уже начало светать. Сев в фургон, он дал шоферу знак ехать. Внутри у него все еще бурлила огненная лава, и больше всего ему сейчас хотелось ударить кулаком по черному мешку в холодильной камере и завопить: «Засранец!»
За окном мелькали пустые улицы и кусок неба, медленно заполняющийся розоватым светом. Облака тянулись длинной вереницей, как дорожка неснюханного кокаина.
…Это напомнило Анри о довольно нелицеприятной сцене, когда, вернувшись из Америки, он отправился в гости к Люку. К тому времени тот успел перебраться в Берлин и поселился в какой-то унылой комнате в Целлендорфе.
Анри уже уловил атмосферу, когда стал натыкаться в коридоре на его сторчавшихся соседей. И вот он открывает дверь его комнаты и видит, как Янсен ползает по грязному полу, втягивая в себя белый порошок, затем поднимает голову и слабо машет Анри рукой… Тогда он понял, что Люка надо срочно вытащить из этого притона и отучить нюхать что-либо кроме цветов.
Пальцы сжались в кулак, и костяшки проступили белесыми пятнами.
Что они все знали о Люке, когда винили его?
Кто из них знал, что Янсен — беспомощный младенец, инфантильный, непрактичный и без внутреннего стержня? Он был тверд только в творчестве. А в жизни — рассеяннее всех бабушек. Люк нуждался в нем, и Анри поддерживал его как умел, просто не дал ему скатиться. Пусть делал это жестко, бескомпромиссно, став его тюремщиком, но по-своему он выиграл для него все эти годы. Без него Люк помер бы от передоза еще лет пять назад.
«Янсен, если ты думал, что я не дам тебе писать твой альбом, а попытаюсь залечить, чтобы, не дай боже, не сдохла моя денежная кляча, ты — дебил. Ты просто дебил!».
Горько, что они с Люком в итоге стали такими. Между ними не было ни доверия, ни искренности, ни уважения. Их просто не осталось под конец этого красивого восхождения на вершину мира. А начинали они этот путь полными надежд и веры друг в друга, как бы наивно это ни звучало.
— Анри, мне кажется, я больше никогда ничего не смогу создать… Я просто уже все написал…
— Люк, ты музыкант. Это твое призвание. Ты не сможешь быть кем-то другим. Надо возвращаться в шоу-биз. Просто положись на меня!
— Мне есть на кого еще полагаться? Ив прислала последний чек с запиской: «Найди работу, придурок!»
— Чувство юмора у вас передается по женской линии… Но мы вернем тебя. О тебе все заговорят. Я заставлю всю планету любить музыку Inferno № 6. Твой первый альбом был бомбой. Настоящие звезды не закатываются. Ты уж мне верь…
— Аминь.
И все стало так, как они хотели.
Анри тяжело моргнул, отгоняя нахлынувшее воспоминание. Думая обо всех этих мнимых суицидах, грязи и его новом альбоме, хотелось сказать что-то вроде: «Я не так все задумывал…»
Просто жизнь, как всегда, все опошлила.
Он быстро достал из кармана телефон и открыл контакты на сим-карте Люка, которая после смерти хозяина перекочевала в его смартфон. Номер Ингрид всплыл в последних звонках. Вредная соседка-врач, которая вечно лезла со своими советами. Анри всегда ее терпеть не мог.
— Да, — встревоженно раздалось тут же на другом конце.
Как наяву возник ее образ: высокая прическа, тонкая нить жемчуга на совсем не старчески крепкой шее и пристальные темные глаза. Сейчас она, наверное, нервно прижимает трубку к уху и гадает, Люк это или уже кто-то другой.
Он не стал медлить и тут же все прояснил сам:
— Это Анри. Помнишь меня?
Вежливую форму обращения он сразу же отбросил.
— Конечно, помню, — сухо и деловито отозвался ее слегка дребезжащий голос. — Маленький Анри, который вечно обдирал мою ежевику. Рада слышать тебя.
— И я — тебя, Ингрид. Почему ты молчала про рак легких?
— Узнал-таки наконец.
— Сделали вскрытие.
— Потому что так хотел Люк. Неужели не понятно? — И она надменно фыркнула.
— Ну все, прятки закончились. Ты должна как его врач сделать официальное заявление, — резко заявил Анри, буравя взором носки собственных ботинок, которые были больше, чем он сам.
— Послушай меня, деточка, — снисходительно бросила она. — Я ничего не должна и не буду, потому что Люк просил меня…
— Люк мертв, — жестко произнес Анри, не дослушав ее нотацию. — И если это единственное, что ты почерпнула из прессы, то возьми кипу журналов и почитай. Просто почитай, сколько там льют говна и как все муссируют его псевдосуицид.
— Какая разница, что пишут…
— Большая! — рявкнул Анри. — Я не хочу, чтобы о нем думали как о наркоше, суициднике, алкоголике и еще бог знает что приплетали. Я хочу правды. Чтобы ты… раз ты вдруг, оказывается, его лечащий врач, дала официальный комментарий для СМИ. Я устрою пресс-конференцию, на которую ты прибудешь в лучшем виде и принесешь с собой какие-нибудь сраные анализы… — Она попыталась что-то сказать, но Анри неумолимо продолжал: — Это должна быть ты, потому что в твоей клинике тобой был поставлен диагноз! И я расскажу, что будет после этого. Большая часть газет скажет, что это правда, а желтая пресса погонит, что мы все сфабриковали, чтобы отлизать имидж. Но на то она и желтая. Потом будут похороны, которые поднимут последнюю волну в СМИ, а затем…
Она уже не перебивала. На том конце разливалось безмолвие. Анри вздохнул и договорил:
— …они о нас забудут. И станет очень тихо.
Ингрид долго молчала, а после спросила с легким сомнением:
— Ты уверен, что забудут?
— Уверен. Когда одна звезда падает, восходит другая.
— Почему тот врач, который делал вскрытие, не может дать официальное заключение? — задала она резонный вопрос.
Анри поморщился, как будто она могла его видеть.
— Потому что он… она… — неважно — еще не врач. И не спрашивай, как и почему. Это моя ошибка, что я не обратился к тебе сразу, на меня слишком много всего навалилось с этой шумихой, и я начудил… Просто сделай, как я скажу. Люк ведь не заслуживает обвинений, которые на него сейчас сыплются. И к смерти той фанатки не причастен. Я хочу, чтобы смерть Люка отделили от того, что кто-то спьяну упал с моста. Он умер из-за болезни, а не сам себя отправил на тот свет. Хоть раз в жизни ты можешь встать на одну сторону со мной? Ради него.
— Боюсь, что правда никому не нужна, — устало вздохнула Ингрид. — Но раз так, я сделаю это.
