— Вас только это волнует? Что вы за друг вообще? Вам же плевать на Люка, — раздраженно ответила Алиса. — Вы бы и его смерть продали СМИ, если бы…
— Не говорите о том, чего не знаете, — отрезал он.
— Будете его хоронить? — резко сменила она тему.
— Да. У него должна быть могила.
— Руку отдам на отсечение, что в первую же ночь после похорон какие-нибудь идиотки отроют его тело. Или будут акты вандализма, что вполне возможно в свете последних событий…
Анри задумался и уставился на стену. Наступила глубокая ночь. Мозги и концентрация были на пределе.
Алиса начала зашивать, одновременно продолжая разговаривать:
— Знаете, он мне как-то сказал… что хотел бы быть кремированным.
— Да он всем это говорил, — буркнул великий продюсер. — С детства слушаю дребедень, что лежать в земле страшно. Но я думаю, это лучше, чем сгореть… И ничего от тебя не останется…
Алиса загадочно хмыкнула.
— От нас все равно ничего не останется. Или вы надеетесь, что на его могиле вырастет поющий куст роз?
— У вас не очень-то получается острить.
— Тем печальнее будет, если я скажу, что вообще не острю. Люк хотел быть сожженным. Это разумно, если учитывать обстоятельства.
— Мы с женой считаем, что его надо предать земле. Это как-то… традиционно. Матери Люка вообще все равно. Ив не приедет на похороны. Заявила, что видеться с мертвецом смысла нет, — с досадой добавил он.
На это Алиса вдруг уважительно кивнула.
— Зато у нее все в порядке с логикой: сентиментальность бесполезна.
— Это символический акт. Мы хотим иметь возможность возвращаться к тем, кого потеряли, хотя бы к камню над их телом.
— Все ритуалы после смерти устраиваются для живых.
От ее цинизма сворачивались кишки. Алиса была невыносима и при этом права, что делало ее невыносимой вдвойне.
— Мне малоинтересна ваша точка зрения, — выдохнул Анри, ослабив узел галстука.
— Послушайте, вы не можете распоряжаться так его телом. У него были предпочтения, черт возьми. Прекратите за него решать хотя бы после смерти.
— Да вот, ох уж мне эти упреки, что я вечно им рулю… — взвился он и снова начал буреть. — А знаете, насколько ему было по фигу все?! Я же никогда ничего не делал против его воли.
— Что вы скажете, если парочка некрофилок в майках Inferno № 6 достанет гроб, а затем и его тело? — вздернула она бровь.
— Не у всех такое больное воображение, как у вас.
— После всех этих слухов с девочкой из Мексики можно ждать чего угодно. Я не хотела бы, чтобы такое произошло, как и вы. Не оставляйте от него ничего. Иначе они и кости растащат, — тихо закончила она.
Анри долго размышлял, понимая, что в ее словах есть рациональное зерно.
На часах мигало три утра. Они торчат уже четыре с лишним часа в окружении трупов. Стены словно сдвигались теснее, и тело от холода ломило до боли…
«Скорее бы утро, просто рассвет», — думал Анри, прикрыв глаза.
Прошло еще какое-то время во враждебной тишине, пока Алиса доделывала работу.
— Мы кремируем Люка, — нехотя согласился он. — Безо всяких гримеров и нарядных костюмов. Вы правы. Кремируем как есть. А похороны состоятся в любом случае. Да, это для живых людей, а не для мертвых. Но и нам это надо. Просто гроб будет закрытым.
— Рада, что мы пришли хоть к какому-то взаимопониманию. Что сделаете с пеплом?
— Отвезу куда-нибудь к морю и высыплю. Люк им не достанется.
— Отлично.
— Замечательно.
— Я закончила.
По груди Люка бежали дорожки аккуратных швов. Один из них шел почти до самого горла. Алиса равнодушно смотрела на результат своего труда, подняв на лоб прозрачную маску в редких каплях крови.
После смерти физическое тело — лишь тень на стене, задержавшаяся чуть дольше, чем сам человек. Она ничего не чувствовала. Это не Люк. Он был здесь — в этих костях, жилах и крови, но теперь перед ней полые останки.
Анри набрал номер на телефоне, и пришлось снова открыть черный ход.
— Частная криогенная фирма, — пояснил он, следя за ее взглядом, провожающим носильщиков. — Берут кошмарные деньги, зато строгая конфиденциальность и криотранспортировка в любое время суток. Ходят слухи, что их услугами пользуются сплошь криминальные личности… Но в наших условиях… Ах да, ваше вознаграждение. — Он протянул ей конверт, в котором виднелась солидная пачка денег.
— Для Люка стопроцентная скидка, — проворчала она.
Конверт исчез, но почему-то Анри не торопился уходить. Просто стоял какое-то время у окна и еще о чем-то думал. Алиса устало присела за стол, наблюдая за ним издали. Так прошло еще десять минут, и оба как будто чего-то ждали.
Но Анри просто обдумывал, что сказать. Он резко обернулся к ней и наконец бросил, как бомбу, новый спич:
— Знаете, что просто обидно? Я ведь все это делал… ради него! Он был моим лучшим другом с детства. Единственный период в нашей жизни, когда мы разошлись, — это моя учеба в Штатах. И хотя мне предлагали поднимать одних перспективных рэперов — и хип-хоп, кстати, был куда больше в цене, чем Люк со своим пожизненным реквиемом, — я все равно за него взялся! Я в него жизнь вложил, а не капитал! И в итоге узнаю, что меня как друга он ни во что не ставил! А какая-то левая врачиха из Цюриха и вы — сбоку припека — знали обо всем… давно! — И Анри яростно пнул ближнюю каталку. — Вы! Вы! Вы появились буквально за пару месяцев до его смерти, а стали ближе, чем я, его друг детства? Я просто не понимаю!
Алиса молчала, широко раскрыв глаза. Она не знала, что сказать. Анри Реми скинул маску и превратился в страшно обиженного ребенка, который готов раскурочить все вокруг, потому что бессилен в своей ярости. Ее злоба по отношению к нему мигом схлынула.
— Люка можно понять, — осторожно сказала она. — Вы очень давили на него со всей этой публичностью.
— Но почему он видел во мне врага?!
— Нет, не видел и считал вас лучшим другом.
— Тогда почему он молчал?! — заорал уже в голос Анри. — Почему думал, что мне нельзя знать? Я что, ему палки в колеса вставлял бы? Или тут же пробил бы некрологи во всех журналах? Устроил бы пиар-кампанию «Люк бронирует себе могилу»?! Я не человек, что ли? Не-е-ет, вместо этого он хранил свой поганый секрет, а в день смерти, когда уже, видно, понимал, что умирает, отправил мне СМС: «Приводи своего журналиста завтра. Информационный повод будет охрененный!»
На такое, конечно, был способен только Янсен.
— Думаю… он вообще никому не хотел говорить, — отстраненно поделилась она своим наблюдением. — Я случайно увидела его в ванной. Так он в жизни не сознался бы.
