Вдруг он поднял подбородок, словно подбадривая ее.
— Это твоя лазейка?
Тогда Якоб наклонился так близко, что она увидела, как по ту сторону стекла проступают следы от его пальцев. Губы беззвучно шевельнулись.
«Ближе», — поняла Алиса.
Она прижалась всем телом, пытаясь понять, что он хочет сказать. Якоб врастал своими бледными глазами, и Алиса чувствовала, что действительность начинает разъедать чернота…
«Не смотри! — нашептывал внутренний голос. — Отойди от зеркала!».
Вдруг как наяву появилась его рука. Она мягко прошла сквозь стекло и уцепилась за ее запястье. Ею овладела странная медлительность, но хотелось сопротивляться, потому что казалось, что он делает что-то неправильное, опасное.
— Не надо, — как в полусне сказала она.
Якоб склонился к ее уху и наконец обрел голос, походящий на тлеющие угли:
— Знаешь, что здесь ничего нет? Знаешь, что я застрял? Передай всем: самоубийцы не попадают в ад, ада нет. Мы никуда не попадаем. Но я рад, что ты тут. Алиса, моя Алиса…
Алиса, Алиса, Алиса.
Он уткнулся носом в ее волосы и сжал запястья изо всех сил. Она молчала, не в силах пошевелиться. Притупленно пульсировала боль в кистях, расходящаяся от тисков его пальцев.
— Я вел тебя, и ты нашла верный путь. Я знал, что ты сможешь, хотя в какой-то момент ты и пропала. Не было больше тропы в твои мысли, и я опять остался во тьме один. Ты блуждала где-то среди живых. С тобой был кто-то другой, и он все еще близко, я чувствую, как он тлеет на исходе своих сил, но тянет тебя прочь от меня… а ты и рада. Но в начале было обещание. Сейчас ты передо мной, и значит, все получилось. Знаешь… Я прощаю тебя за то, что ты всегда притворялась. Поняв, что не можешь мне помочь, ты решила меня убить. Ты сделала это тихо, аккуратно, просто отпустив меня. Но даже мертвый я только тебя и помню.
Он поцеловал ее с болезненным упоением. Алиса не ответила и безучастно положила голову на его плечо. Ее воля растворялась.
Под ногами больше нет пола… Теперь они оба нигде. В конце всех миров, в конце всех историй. Это обочина жизни.
С трудом обернувшись, она увидела, что комната осталась позади. Вслед ей смотрел черный глаз посреди мансарды — последнее зеркало, открывшее ей вход в мир Якоба.
Но тут так пусто…
И холодно. Очень холодно.
Это неправильная кроличья нора. В нее не надо было лезть.
— Иди ко мне. Ко мне.
Ко мне-е-е.
Алиса резко выдернула руками из его пальцев и чужим голосом выдавила:
— Оставь меня.
Глаза Якоба словно взорвались осколки, и ее вновь кольнула его неутихающая, жалящая боль. Мелькнули слезы.
Господи, он плачет… как человек.
Она разрыдалась вместе с ним, одновременно пытаясь вытереть его слезы, которые были такими теплыми. Неужели это их удел — плакать вдвоем во тьме целую вечность, расплачиваясь за ошибки друг друга?
— Алиса, мне хуже, чем когда-либо, — зашептал он сразу несколькими голосами. — Если ты снова меня оставишь, я останусь таким навечно — ущемленным, неполноценным, брошенным. Не наказывай меня так, не в этот раз, пожалуйста, пожалуйста… Я не могу отсюда выйти, понимаешь? Я не могу сделать это сам.
Это прозвучало как заветная комбинация, освобождающая какую-то ее часть, ждущую этого часа уже много лет.
«Менахем…» — раздалось отовсюду как заклинание.
Что-то стянулось в черную точку, и внутри произошел беззвучный взрыв. Она ощутила пространство и его границы, которых раньше не было. Над ними бешено крутилось огромное колесо, дробящее чужие кости, но его уже никто не вертел…
Алиса взяла Якоба за руку и потянула вперед. Здесь не было направления, но она чувствовала, что путь появится вместе с ее шагами.
— Тогда иди за мной, — произнесла Алиса чужим бесполым голосом. — Ты просто заблудился. Я отведу тебя домой. Я знаю, где он.
Якоб уронил голову на грудь, точно из него вынули заводной ключ, и покорно последовал за ней, как в первый день их знакомства. Когда-то она взяла его за руку и сказала те же слова. Они заканчивают там, где начинали.
Наша любовь — это взаимное чувство вины.
Наш союз — это пакт меж убогим и утешителем.
Я принесу тебе мир.
Я принесу тебе тишину.
Ты больше никогда не будешь несчастен.
Они шагнули из одной черноты в другую, в зеркале напротив.
Якоб исторг крик, превратившийся в оглушающее многоголосое эхо. В Алису вдруг ударил нестерпимый свет, разъедающий их обоих.
Мрак оказался иллюзией.
Тело Якоба билось в агонии, но Алиса обняла его, чтобы удержать и не дать упасть в ту пропасть снова. Измерения света и тьмы дрожали, норовя разойтись в разные стороны, но она удерживала их вокруг них двоих. Ткался кокон. Менялось пространство и время.
— Тихо, тихо… Все хорошо, я с тобой, слышишь? — зашептала она уже своим голосом в его кровоточащие уши.
Внезапно руки сами разжались. Держать стало некого.
Она сделала шаг назад и упала. Боль от соприкосновения затылка с полом была чудовищной. Но сердце отмерло и застучало очень громко. Перед глазами все еще дрожал свет, и колесо в его потоке… Неизвестно откуда взялась странная мысль, что сейчас оно вертится правильно.
Вскоре проступил скошенный потолок мансарды. Тяжело Алиса перевернулась на бок, и ее стошнило. Голова дико болела то ли от удара, то ли от произошедшего.
Неподалеку лежало опрокинутое зеркало-транзит.
Якоб мерцал в нем, как под толщей позолоченной солнцем воды. В его взгляде все еще виделся легкий укор, но вдруг он улыбнулся и его губы беззвучно что-то сказали.
«Я пришел куда должен. Мне сказали, что я снова стал целым. Пока, Алиса».
Его медленно поглотили переливающиеся разводы.
Алиса изможденно откинулась на пол. В этот момент она поняла, что он свободен. Они оба свободны.
***
Люк вернулся вечером и нашел ее уже спящей. Лампы-черепа привычно скалились из своих углов белым светом.
Ему хотелось рассказать ей, как прошел день, обсудить, как здорово продвигается альбом и что в эти моменты он даже не чувствует себя больным. Как будто вместе с музыкой к нему незаметно возвращались и жизненные силы. Как ребята радуются новому материалу и отрываются на полную катушку. Как комично паникует Анри, угрожая всем и вся непонятно чем. Как много лука они положили в картофельный салат. И что кока-кола брызнула ему сегодня в глаз. А переходя дорогу, он увидел на заборе чудовищно жирного кота, который проводил его таким взглядом, будто это был сам Будда.
