Неуверенно он приблизился к ней. Сабрина стала его отражением. Ни одно зеркало не показывало ничего более прекрасного. Люк мог разглядеть даже еле заметные складки в уголках ее губ.
— Здравствуй, — сказал он, впиваясь в нее горящим взглядом исподлобья.
Она приложила руку к стеклу, и он замедленно повторил ее движение.
— Ты… в норме?
Она молчала, глядя на него со спокойной нежностью и долей легкого снисхождения.
— Там хотя бы кормят? Чем вы вообще занимаетесь?
В ответ — только беззвучный смех. Но его слышали.
— Знаешь, этим зеркалам не помешала бы еще пара волшебных колонок.
Люк прижался лбом к стеклу, и казалось, будто они совсем рядом. Как долго он об этом мечтал… Странно получать то, что хочешь, когда перестаешь в этом нуждаться. Но чувства возникали приятные, как будто он вспоминал что-то очень хорошее.
— Знаешь, как я жил все это время? Да все ты знаешь. Было хреново временами. Но я всегда тебя помню.
Какой всеобъемлющей может быть тишина, если один из них все время молчит…
— А недавно у меня нашли рак. Я скоро умру.
Улыбка Сабрины чуть погасла, и она кивнула. Похоже, и это она знала.
— Ты меня встретишь? — тихо спросил он, вглядываясь в ее умиротворенное лицо. — Не оставляй меня одного на той стороне.
Уголки ее губ опустились, и она отрицательно покачала головой. Глаза Люка погрустнели. Глядя на нее, такую живую, он вспоминал все снова.
…Они были красивой и гармоничной парой. А еще довольно шумной. Любили спьяну поорать старые рок-хиты, и Сабрина никогда не стеснялась своего громкого смеха. Вообще не любила всех этих женских ужимок — могла закинуть ноги на стол в приличном обществе, хлебнуть пива вместе с какими-нибудь байкерами…
Вдруг она снова начала улыбаться, читая его воспоминания. Но ощущения ее близости не было. Это образ в стекле. Это гроб Белоснежки.
— Я встретил девушку и полюбил ее, как тебя когда-то, — неожиданно сорвалось с языка Люка.
Сабрина только кивнула ему, не выглядя обиженной этими словами. Ее глаза испускали звездный свет. Она была счастлива за него?
— Оказывается, можно любить многих, каждого по-разному. Но я скоро умру и оставлю ее одну. Начинаю невольно думать, у кого купить для себя время. Только никто его не продает. Должно быть, редкий товар.
Она провела по его щеке рукой, вернее, по тому месту в зеркале, где она могла быть. Люку впервые в жизни хотелось расплакаться как ребенку. Он будто говорил сам с собой, даже получая от нее эти краткие ответы без слов.
— Я рад, что ты пришла ко мне. Пусть и спустя восемь лет. Значит… я звал тебя не напрасно.
Рука скользнула вниз, проведя дорожку по тому месту, где она отражалась. Попытка рефлекторно удержать пустое место… Сабрина улыбнулась ему в последний раз и начала удаляться.
Люк невидящим взором смотрел перед собой, не заметив, как она исчезла за дверью, а потом пропала и сама дверь и некоторое время зеркало вообще ничего не отражало. Постепенно в нем проступало отражение самого Люка — сгорбленного, покинутого и опустошенного.
Дверь позади как ни в чем не бывало возникла снова. Да только кому она нужна, если никуда не ведет?
***
Алису ждал последний забег. Надо было извлечь зеркало из машины и как-то дотащить его до третьего этажа. Лифта у Янсена не было. Но все решилось раньше, чем появился альтернативный логистический план.
Она увидела самого хозяина дома, тот брел от крыльца к своей машине. Торопливо Алиса выскочила к нему навстречу, но ее радость почти сразу угасла, стоило увидеть выражение его лица. Люка словно выжали и выбросили. Взгляд устремлен в пустоту, голова опущена.
— Слушай, я достала зеркало, — растерянно сказала Алиса, приближаясь к нему. — Оно в машине.
Он растерянно перевел взор за ее спину и заметил знакомую раму и уголок расшитого покрывала, выглядывающие из приоткрытого багажника.
— Ты обалдела? — прямо спросил он, словно очухиваясь от транса. — И каким образом, интересно? Этот засранец стережет его как овчарка.
Алиса быстро закатила глаза и заявила:
— Да его не было. Весь дом пуст, веришь? Я думаю, он ожидал, что кто-то из нас придет снова. Еще я расшифровала надпись на ножке…
— Танатос, — даже не дослушал ее Люк.
— И ты знал?! — не удержалась она от возмущенного замечания.
— Это ничего не меняет, — махнул он рукой. — Мало ли дурацких имен.
— А видел фото на стенах второго этажа? Им два столетия! И на каждом он! Нестареющий. Одинаково лысый и жуткий.
Алиса прикрыла глаза, восстанавливая ощущение давящей тяжелой силы, идущей от снимков Сен-Симона. Что-то неохотно стягивалось в единую картину.
— Мне кажется… он и есть настоящий Танатос. И тогда я ограбила бога смерти.
— Я не знаю, кто он. — Люк почесал затылок. — Но явно… кто-то крутой.
— Разве не должно быть и остальных богов? Всей этой склочной, мстительной тусовки с Олимпа. Если мне не изменяет память, Танатос был сыном Нюкты и Эреба, сыном ночи и вечного мрака.
— Омерзительный у него генофонд.
— И у него был брат Гипнос.
— И сестра Эвтаназия.
— Эй, вот этого уже не было в мифах!
— Зато это греческое слово.
Алиса только фыркнула.
— А что, если… — начал Люк, глядя ей в глаза, — есть только Смерть? Другие боги могли быть выдумкой.
— Если Смерть наш единственный бог, то мы и вправду живем в страшном мире, — заметила она, глядя на торчащее из машины зеркало, как на живое существо.
— Ой, да брось. Мы другого и не заслужили, — проворчал Люк в своей обычной циничной манере.
— Ладно, просветленный. Помоги мне его затащить.
Они двинулись к машине.
— Ты понимаешь, что мой дом — это первое место, где он будет его искать?
— Он не будет его искать. Он передал его мне, — с непонятной убежденностью сказала она.
Люк не стал это комментировать, хотя помнил слова Танатоса о ней, его живейший и ничем, на первый взгляд, не обоснованный интерес к девушке из морга. Ее рассказ о похищении зеркала из пустого дома звучал как небылица, но в этом прослеживалась и определенная логика. Для нее Танатос оставил свои двери открытыми. Приходилось только гадать, что он замыслил, но Люк все меньше доверял зеркалам. В них скрывалось что-то опасное для Алисы.
Они донесли зеркало до дома и втащили в мансарду, поставив рядом с остальными тремя. Алиса перевела дух и тревожно взглянула на Люка. Только сейчас, увидев его спустя долгое время при свете дня, она заметила, как он изменился. От него осталась половина.
