Люк не выдержал и отправился в коридор. Надо было пройтись и освободить голову. Нельзя сидеть и ждать смерти. Пусть она придет незаметно…
Так, не разбирая пути, он добрел до конца коридора и увидел сидящую у окна пожилую женщину в белой больничной ночнушке.
— Далеко собрался? — спросила старушка, заметив, что Люк торчит у стены и пытается сообразить, куда идти дальше — напролом или развернуться.
Вместо ответа он ей лишь кривовато улыбнулся.
— Присядь. Присядь, мой мальчик. — Морщинистая ладонь, увитая темными венами, приглашающе похлопала по сиденью.
Он машинально опустился рядом с ней. В голове царила пустота.
— Дай мне руку.
Его пятерня оказалась перед ней, и подслеповатые голубые глаза сощурились на свет меж его пальцев…
— Я вижу на тебе бремя. Оно же — твой венец. Ты взойдешь очень высоко, до самого неба, и из человека превратишься в звезду… Этот путь наверх отберет у тебя все что ты любишь, но это твоя судьба — указывать дорогу другим. За твоим светом пойдут многие. Твой свет переживет тебя…
— Что?
Люк наконец-то вынырнул из транса и недоуменно уставился на старушку. Отлично. Вокруг него всегда отиралось много сумасшедших, но ясновидящая встретилась впервые.
Бабуля улыбалась ему с прежней долей приветливости и будничности. Для нее явно было в порядке вещей ловить случайных людей и зачитывать им их судьбу.
— Что еще скажете?
— У тебя появится ангел-хранитель. Он придет позднее из мира мертвых и поможет преодолеть тебе последние ступени этой лестницы в небо. У него будут разноцветные глаза.
Звучало чуть оптимистичнее ее первого пророчества. Но ему сейчас было не до того. В голове стоял лишь образ Олафа.
Люк потер опухшие от бессонницы веки. Коридор больницы двоился.
— Отец умирает, — ни с того ни с сего сказал он о том, что было на сердце. — Вернее, он застрял…
— Хочешь, узнаем? — последовал лукавый вопрос.
Он перевел на нее воспаленный взгляд, не будучи уверенным, что ему это не послышалось.
— А можно?
— Есть один способ, — подмигнула ему бабуся.
Она пригласила его в ближайшую палату и подвела к стоящему напротив ее кровати зеркалу на ножке, накрытому цветастой шалью. Платок соскользнул, и Люк увидел отражение их обоих.
— Подойди ближе и всмотрись. Те, кому суждено уйти из твоей жизни, появятся в зеркале вместо тебя.
Он недоверчиво приблизился, заодно отметив старинную раму со странными узорами.
Внезапно перед ним проступил отец в больничной пижаме, с осевшим вглубь темным взглядом. Он стоял в отражении, и Люк даже не понял, когда картинка сменилась.
— Пап, — глупо позвал он.
Тот махнул ему с еле заметной усмешкой, и внутри Люка вдруг раздался его голос, который он так редко слышал:
— Мне сказали, что там будет очень тихо. Мне сказали, что мне там понравится.
— Кто тебе сказал? — онемевшие губы беззвучно выдавили слова.
— Скажи Ив, чтобы вернулась в Америку. Я ее не держу. Прощай.
Люк отшатнулся и уставился в свои собственные непонимающие зеленые глаза.
— Вы видели?! Вы это видели? — спросил Люк, повернувшись к странной старушке.
— У каждого свои мертвецы, мальчик мой, — буднично пожала она сгорбленными плечами.
Люк обескураженно торчал посреди чужой палаты, не зная, как это все понимать. Но верил. Он уверовал во все и сразу.
Однако надо было возвращаться.
— А вы? — вдруг спросил он, замерев ненадолго в дверях. — Чье отражение видите вы?
— Теперь уже только свое, — мягко улыбнулась ему старушка и махнула рукой.
Олаф умер спустя пару часов. Ив разрыдалась, а потом вышла во двор покурить. Люк смотрел, как тело отца накрывают простыней и увозят. Слез не было, как и горя. Олаф ушел туда, где ему обещали тишину. Сейчас он счастливее их всех.
В голове безостановочно крутились его слова, сказанные ему из отражения. Это было так дико. И мертвым, оказывается, есть что поведать.
На следующий день он пришел в больницу за оставшимися вещами отца и зачем-то направился по коридору до самого конца, чтобы снова увидеть ту женщину. Но палата пустовала, а кровать была заправлена.
— Здесь была одна пациентка… — поймал он медсестру.
— Зигмар Швайцер умерла рано утром, — кинула та на ходу.
А зеркало осталось. Оно стояло, накрытое тем самым платком, и словно ждало его.
«Теперь я твое», — словно говорило оно.
Тогда он забрал его. Вернее, украл, но объясняться ни перед кем не собирался. Более того, ему даже казалось, что та ясновидящая, Зигмар, была бы не против.
Люк смотрелся в зеркало каждый день, но по-прежнему видел себя. Только однажды там появилась одна знакомая, которая махнула ему без лишних слов и пропала. А на следующий день басист сказал, что одна девочка-джанки, тусившая с ними круглые сутки, недавно получила передоз.
Люк изучил это зеркало вдоль и поперек, потер и покрутил каждый выступ, постучал по раме, стеклу и задней панели — никаких секретных отделений. Поверх рамы крепилась странная бляшка — солнце и луна, вложенные друг в друга. Под ними вырезаны три геометрические фигуры — ромб, прямоугольник и овал. Люк мог бесконечно гадать о значении каждого символа, пока не обратился к элитному антиквару.
Для него провели экспертизу и дали заключение: дата изготовления — примерно семнадцатый век, материал — дерево махагони, толщина стекла — семь миллиметров. Никаких других опознавательных признаков не обнаружено. В коллекциях других людей похожие зеркала не значились.
Однако хороший антиквар — как детектив, и Йорг Бахман был именно таким. Крупица за крупицей в течение этих лет он нацеживал Люку информацию. В старых архивах других лавок нашлись документы о продаже схожего зеркала в Париже в тысяча семьсот семидесятом году. Некий богатый грек Ставрос Онассис перепродал три зеркала крупному мебельному салону. Описание одного из них подходило, более того, Йорг сделал вывод, что узор поверху рамы отображает форму других зеркал из коллекции. В договоре значилось, что Онассис перепродал овал, прямоугольник и ромб. Именно эти знаки были выгравированы поверху рамы.
Но в дальнейшем следы зеркал терялись. В чьи руки они переходили? Чьи отражения в себе ловили?
Этого даже Йорг не мог сказать. Прямоугольное зеркало в итоге попало к Люку. Где были еще два, оставалось только гадать.
Наступила пауза в несколько лет, пока недавно антиквар не позвонил Люку сам. Некая Генриетта Лаубе решила продать ему свое зеркало, и он с удивлением обнаружил на раме уже знакомый узор: солнце, луна, три геометрические фигуры. Память у Йорга была отменная, и он тут же свел клиентов за неплохой процент.
