Фраза прозвучало несерьезно.
— Опять что-то курнул? Вот что… сдашь мне снова все тесты на наркоту, сразу после последнего концерта. Я понимаю, это турне просто выжало тебя. Нервы, да? Не-е-ервы…
— Какие нервы, я задолбался так жить! — вызверился Люк, и по коридору пронеслась дорожка эха.
Воцарилась неприятная тишина, с потрохами выдающая истинное положение вещей.
Анри смотрел на него, барабаня пальцами по стене, а затем решительно сказал:
— Нет, лучше даже завтра. Сходим к моему врачу, и он выпишет тебе пилюльки.
Он не слушал, никогда. Люк устало облокотился о стену, перестав в какое-то мгновение видеть Анри, да и вообще все.
— Я не могу постоянно говорить за тебя на интервью, потому что я — не ты! И если у тебя в руках микрофон, это не значит, что надо пороть херню, как пятилетка на табуретке… Больше никакого выпендрежа! Как ты не понимаешь: вы уже не те Inferno № 6, какими были десять лет назад! — выдохнул вконец обессиленный от стресса Анри. — Когда ты пел в каких-то задрипанных клубах, а твой дебютный альбом стал успешным только потому, что все знали…
И он остановился на полуслове. Люк холодно сощурился.
— Что Сабрина умерла? — закончил он за него.
— Да! — решил не церемониться тот. — Но сейчас все по-другому. Ты на мегауровне! Это уже давно не твоя личная трагедия, ее больше нет! Нет, понимаешь?! Теперь это работа! Теперь это не только ты, но и мы!
Люк взирал на него ясными глазами, не говоря ни слова. Мысленно Анри проклял себя за то, что вообще упомянул ее имя. Он уже готов был попросить прощения, потому что эта тема всегда была у них под запретом.
Но Янсен все так же молчал, и продюсеру начинало казаться, что он совсем не знает, что происходит с ним на самом деле. А когда тот открыл рот, все оказалось еще хуже.
— Не думаю, что публику можно хоть чем-то удивить, после того как она решила, что я — гей, а ты… — рука Люка коварной змейкой обвилась вокруг талии Анри, — мой любовник!
— Янсен, ты спятил! — взревел Анри, уносясь вперед и оставляя покатывающегося от смеха Люка позади. — У тебя крышеснос!
Даже Сабрина для него уже — пустой звук. Этот парень стал просто неуправляемым.
***
Дэвид усмехнулся, глядя на белую фигуру, мигающую на доске тревожным светом. Она сияла как звезда, и этот свет был ему понятен. Дэвид многое знал о звездах. Он сам был одной из них на небосклоне. Но эта звезда трепетала в агонии.
Танатос же поглаживал черную королеву со своей странной улыбкой-гримасой, походя на осклабившуюся ящерицу. Количество его фигур по-прежнему равнялось шестнадцати. Только Дэвид хотел менять издревле установленные правила, потому что привык идти против всех канонов. И фигур ему семнадцать подавай, и исход игры другой…
Да как угодно.
Танатос был вежливым хозяином, а Дэвид — одним из немногих гостей, чьей компанией он наслаждался и посему потакал ему.
— Выводи королеву, ты же хочешь, — заметил он, глядя, как узловатые пальцы Танатоса поглаживают резьбу на этой фигуре.
— Королева двигается, оставаясь на месте, — покачал головой тот. — Ты этого не видишь пока. И я бы на твоем месте поучился играть другими фигурами. Ставя на самых сильных, забываешь о том, что историю делают не те, на ком венец, а те, кто пал за него.
— В моем случае я вообще играю семнадцатой фигурой, которой не должно быть в шахматах. Так зачем мне придерживаться и других старых правил? — поднял брови Дэвид.
Его разные глаза помигали озорными вспышками. Он смеялся в лицо Танатосу, но тот все равно уважал его безумный выбор.
— И я верю в Люка, — заметил Дэвид. — Стервятники растащили его на куски, но он еще вспыхнет. Он всех удивит.
— В этом я не сомневаюсь.
— Ну а ты? Что ты будешь делать?
— Играть дальше, — последовал спокойный ответ Танатоса. — Ибо это для Королевы — вся наша игра и даже твоя семнадцатая фигура.
Дьявол преследует меня и днем и ночью,
потому что боится одиночества.
Франсис Пикабиа
Глава третья
Кто живет в самом темном доме
Оля нервно стукнула по гудку уже в третий или четвертый раз.
После короткого телефонного разговора они с Алисой не виделись, только договорились, что Оля заедет за ней перед концертом, уже вечером. И вот она здесь, а эта отмороженная не торопится.
Через пятнадцать минут Алиса неспешно вышла из здания своего научного института. Чуть ли не пинками затолкав ее в салон, Оля на бешеной скорости понеслась по направлению к Олимпийскому стадиону, с риском прорываясь на зеленый свет.
— Осторожнее, — заметила Алиса. — Это же просто анархия в Германии!
Покосившись на нее с переднего сиденья, та буркнула:
— Плевать. Пусть штраф влепят и вообще права отберут. Сегодня — самый важный день в моей жизни. Кстати, могла бы сказать, и я привезла бы тебе из дома что-нибудь поприличнее из одежды.
Сама она втиснулась в кожаный корсет с металлическими вставками, а на бедрах лопалась мини-юбка с черепками. Алиса же была в джинсах и каком-то унылом свитере с капюшоном — так на концерты не ходят.
— Зачем? — поинтересовалась она. — Соблазнять его, кажется, собираешься ты, а не я.
— М-м-м.
Мозги были в кашу. Оля замолчала, чувствуя, что ее маленькая вселенная сжалась в крошечный предвкушающий комок. Сегодня она состояла из сплошных нервов и про себя молилась непонятно кому, чтобы все получилось. Если нет, если… что-то пойдет не так, ее дальнейшее существование будет просто бессмысленным. Она не представляла себе жизни за чертой своих несостоявшихся планов.
Алиса уже успела разобраться, что ее знакомая — вечный тинейджер, которому постоянно надо быть частью какого-то массового культа, увенчанного безвкусным идолом. Но поучать кого-то было не в ее стиле.
Также ей было не совсем ясно, как участвовать в предстоящем плане поддержки. Оля не дала никаких внятных инструкций, только стиснула ее руку до боли и припечатала: «Говори, если вдруг будет пауза!» Похоже, что однокурсница до жути боялась неловкого молчания. Но как ей объяснить, что Алиса жила в нем почти круглые сутки?
Мимоходом она перебрала кучу календариков и постеров на сиденье рядом с ней. Это лицо смотрело из каждой витрины и с каждого билборда вокруг. Только Алиса раньше думала, что это женщина.
— Это все на подпись, раздам подружкам… — невнятно сказала Оля и с еще большим остервенением принялась стучать по гудку. — Ну же! Что застрял? Езжай, слоупок!
Со всех плакатов на Алису глядел уже знакомый мрачный, полуголый… все-таки парень. На правой руке выбиты замысловатые шипы, а вокруг талии обвилась татуированная черная змея. И в довесок какая-то надпись на ребрах. Алиса сощурилась и разобрала буквы.
