Вдруг слетел камушек со скалы. Все внимание туда. Сзади Пес: «Повелся, командир?» Глазами показывает: это я, мол, камушек кинул, чтобы войти незаметно… Потом появились радист и пулеметчик. Рюкзаки на них огромные. Ручищи красные. Откуда пришли, не знаю. Секунда — и спят. Все на месте. Время вышло. А Черняка все нет. Десять минут — нет… Двадцать — нет…
ПОДНЯЛ Я ВСЕХ. ГЛАЗАМИ ПОКАЗЫВАЮ: ПРОБЛЕМЫ У НАС. ЕСЛИ ЧЕРНЯКА ВРАГИ ВЗЯЛИ, МЫ ВСЕ МЕРТВЫ. НЕ МОЖЕТ ЧЕЛОВЕК ПОД ПЫТКАМИ МОЛЧАТЬ. ЭТО ТОЛЬКО В КНИЖКАХ БЫВАЕТ. РАСКОЛЕТСЯ ЧЕРНЯК.
Морозец утренний. Солнышко на дорогу выглядывает. Собаки в деревне лают. Собаки — наши враги. Они разные бывают. Те, что лают, присутствие наше выдают. А те, что не лают, приходят перед смертным боем. На дороге скрежет. Будто велосипед едет. Все на боевую позицию. Оружие с предохранителей снято. Радист координаты наши передал и за СВД взялся. Тихо. Слышно, как листок с куста падает — за веточки цепляется. И кровь в ушах стучит. А скрежет все ближе. Из-за поворота фигура человеческая появилась: голова на груди висит, кисти рук расслаблены и на уровне плеч на автомате. Походка нетвердая. Ноги волочит. Глянули в прицелы. Черняк.
Это плохо. Гонят враги Черняка перед собой. А он их прямо к нам ведет. Обработали уже. Показываю — огонь без команды по обстановке. Все ближе Черняк. А за ним — никого. Плохо. Значит, отряд большой у них. Координаторы огня на высотках, поди. Сейчас накроют нас. Входит Валера в нашу располагу и стоит. Спит. Руки на автомате, автомат на шее. На ногах проволока. Много мотков. На концах мотков — мины-растяжки. Это они по дороге скребли, будто велосипед ехал. Кинулся Жбан к Черняку, быстро мины одну за одной разбирает. Десять минут, и все они на одеяле флисовом безопасные лежат.
А враги не пришли. Не было их вовсе. Чудо спасло Черняка. Утром роса была, и все бойки на растяжках приморозило. А Черняк выпил свою бутылку и всю разведку на ногах проспал. Радист дал отмену. И наши скромные молитвы дошли до Бога. Видимо, потому, что без мата были…
* * *
Потом кончилась война.
Черняк вернулся на район. Все пробовал. Только в десять раз больше, чем другие. И случился у него инсульт. В двадцать семь лет. Через год лицо стало ровнее, ногу перестал волочить, рука заработала. Сам задницу вытирает. Но на этом все. Вот что вещества заморские с русским богатырем сделали. Жил быстро и остался молодым.
Пока я эту историю вспоминал, ладони вспотели. Время руки о штаны вытирать.
СИЛА НЕ В МЫШЦАХ, А В ДУХЕ И ИСТИНЕ
Глава 9
Нас вызывает Таймыр
Однажды я во главе съемочной группы был командирован на Таймыр. Документальное кино, которое мы должны были снять, так и называлось — «Нас вызывает Таймыр».
Была весна. Ну, там весна, а в Москве-то — лето. Прямо из Дудинки мы отправились в тундру. В нашем распоряжении был ГТС. Это гусеничная машина, созданная на основе танка техническим гением советских людей. Мы жили в кузове. Там были печка-буржуйка и нары. Тундра цвела и распускалась. Солнце не заходило. Всегда висело в зените. Это в Питере да в Петрозаводске белые ночи. А там — белый день.
Лето в тех краях короткое, но очень жаркое. Все растения ждут этого времени и моментально зацветают. А то до зимы плоды-ягоды не созреют. Там вечная мерзлота, то есть под слоем торфа лед. А слой небольшой — где тридцать сантиметров, а где и того меньше. Бывают исключения — метр или полтора, но это редко. Ходить по тундре сложно: кругом или болота — ног не вытащишь, или полярные березки да прочие стелящиеся кусты сплетаются сплошным ковром. Из них тоже ног не вытащишь, запутаешься, как в сетях.
Одним словом, для передвижения нужен вездеход, вертолет или нарты — сани, на которых ненцы ездят по тундре и зимой и летом. Ошибка думать, что сани не идут по кустам. Еще как. Умелый каюр так управляет оленями, что они мчат нарты не хуже телеги.
Долго ли, коротко ли, доехали мы до стойбища Ямкиных. Это большая семья. Отец Егор Ямкин — мужчина статный, молчаливый. Как и большинство ненцев, он почти никогда не снимал свою малицу.
МАЛИЦА — МЯГКИЙ, ВЫДЕЛАННЫЙ ИЗ ОЛЕНЬЕГО МЕХА ТУЛУП БЕЗ ЗАСТЕЖКИ. НАДЕВАЕТСЯ ОН ЧЕРЕЗ ГОЛОВУ. ОДЕЖДА СКРОЕНА МЕХОМ ВНУТРЬ. МЕХ КОРОТКИЙ. ОТ ПОСТОЯННОЙ НОСКИ МАЛИЦА ПРИОБРЕТАЕТ НЕОБЫЧАЙНУЮ МЯГКОСТЬ. НА ОЩУПЬ ОЧЕНЬ ПРИЯТНАЯ, МАСЛЯНИСТАЯ.
Лица у Ямкиных красные, обветренные. Егор отличный охотник. Как только мы разместились, он пригласил нас на гуся. Я быстро собрался, и мы сели в нарты. Шесть оленей на каждые сани. Егор взял шест и, прикрикнув, вонзил его в задний проход одного из оленей. Упряжка резво двинулась вперед по кустам.
Потом я узнал, что бить оленей по спинам или тыкать в ягодицы практически бесполезно. Упряжка будет шарахаться и не пойдет ровно. Нужно быстро и не целясь, как умелый бильярдист, тыкать именно туда, в лузу, где нет шерсти. Это залог уверенного и прямолинейного хода нарт.
Полозья уверенно резали кусты, олени вывалили языки, но бежали на золотую медаль. На пути нам встречались ручьи и даже небольшие реки. В ручьях олени шли по грудь в воде, в реках — плыли. Нарты давали изрядную осадку, но тоже двигались по воде, не тонули.
Мы приехали на край огромного водоема. Там стоял густой туман и было много снега. Егор с сыновьями стали скатывать снежные шары и быстро лепить детские крепости. С собой у них была белая ткань. Мы стали помогать. Вообще, кино много раз заставляло меня производить кажущийся бессмысленным труд на краю земли. Это был один из таких случаев. Забравшись в самый, кажется, дальний угол планеты, мы под вечер, не спавши, лепили снежных баб.
Когда крепости для Егора, его сыновей и для нас были готовы, мы накрыли их белой тканью. Потом из нарт извлекли стопку фанеры и лобзик. Егор достал из-за пазухи бережно свернутый, замусоленный лист бумаги с изображением гуся и копирку. Солнце светило сквозь туман, и ощущения времени не было.
Я догадывался, что на дворе глубокая ночь. И все же взял фиолетовую копирку и стал переводить гусей на фанеру. Когда портреты желаемой дичи были готовы, мы стали их выпиливать лобзиком.
Это было настолько абсурдно, что даже увлекательно. Тем временем младшие Ямкины надели под малицы болотные сапоги и пошли по кромке рыхлого снега и воды в туман. Они то и дело проваливались. Тихая ругань и хлюпанье удалялись, и в конце концов они окончательно исчезли из виду.
