Мюррей вспомнил, что в здании универмага есть квартирка для смотрителя. На третьем этаже, окнами на задворки.
– Ну, если вы действительно в этом уверены… Если вы в самом деле хотите оттуда съехать…
Когда Виктор принял предложение – удивленный, радостный, благодарный, – Мюррей сказал:
– Барбара там приберется для вас.
Ему тогда не пришло в голову, что он сам или Виктор прекрасно могут подмести пару комнат и вымыть в них полы. Барбаре это тоже не пришло в голову. На следующий день она вымыла квартиру, принесла полотенца, постельное белье, кое-какую посуду и кастрюли. Хотя, конечно, она очень скептически отнеслась к истории с отравлением:
– Что толку ей будет от него мертвого?
Виктор сразу нашел работу. Он устроился ночным сторожем – охранять наземные сооружения соляной шахты. Ему нравилось работать по ночам. Машины в его распоряжении больше не было, и он выходил на работу пешком в полночь и возвращался в квартиру утром. Если Мюррей оказывался в универмаге в половине девятого, то слышал, как Виктор поднимается по задней лестнице. Как ему спится среди бела дня в комнатенке под раскаленной плоской крышей?
– Я сплю великолепно, – сказал Виктор. – Я готовлю, я ем, я сплю. Я имею облегчение. Внезапно имею покой.
Однажды Мюррей неожиданно вернулся домой посреди дня.
Эти слова позже сформировались у него в голове. Такие банальные и зловещие. «Однажды я неожиданно вернулся домой посреди дня…» Возможна ли вообще история о мужчине, который неожиданно возвращается домой и получает приятный сюрприз?
Мюррей неожиданно вернулся домой и обнаружил… Нет, не Виктора с Барбарой в постели. Виктора в доме вообще не было. Никого не было. Виктора не было и во дворе. Там был Адам, он плескался в пластмассовом бассейне. Недалеко от бассейна лежала Барбара – на выцветшем одеяле с пятнами масла для загара, это одеяло они обычно брали с собой на пляж. Барбара была в черном купальнике без бретелек – он напоминал корсет, и всего лишь несколько лет спустя его сочли бы совершенно непривлекательным. Он впивался в ягодицы, врезался в бедра, туго стягивал талию и живот, приподнимал и выпячивал грудь, так что она казалась сделанной из чего-то жесткого, вроде пенопласта. Руки, ноги и плечи Барбары на солнце выглядели белыми, хотя в помещении становилось видно, что они загорели. Она не читала, хотя рядом была раскрытая книга. Барбара лежала на спине, вытянув расслабленные руки вдоль тела. Мюррей хотел окликнуть ее через сетчатую дверь, но передумал.
Почему? Он увидел, как она поднимает руку, чтобы прикрыть глаза от солнца. Потом она приподняла бедра, чуть переменила позу. Это движение могло бы показаться абсолютно естественным, случайным – наши тела все время слегка движутся, практически незаметно для нас. Отчего же Мюррей что-то заподозрил? В этой легкой волне, прошедшей по плоти и затихшей, в некой паузе, намеренности, неловкости он – знающий тело этой женщины – понял, что она не одна. Во всяком случае, в мыслях своих она не одна.
Мюррей перешел к окну над кухонной раковиной. Задний двор отделяла от проулка на задворках и от платформы, куда сгружали привезенные в универмаг товары, высокая живая изгородь из кедров. Но двор – та часть его, где лежала Барбара, – был виден из окна квартиры на третьем этаже магазина. Барбара не повесила на окна квартиры занавески. И Мюррей увидел, что там, у окна, сидит Виктор. Он принес туда стул, чтобы сидеть и смотреть в свое удовольствие. На лице у него было что-то странное, словно он надел противогаз.
Мюррей ходил в спальню за недавно купленным биноклем. (Он планировал совершать долгие прогулки по сельской местности и учить детей различать птиц.) Он очень тихо двигался по дому. Адам достаточно громко шумел во дворе, чтобы заглушить его шаги.
Посмотрев на Виктора в бинокль, Мюррей увидел лицо, подобное собственному, – частично скрытое биноклем. У Виктора тоже был бинокль. И он смотрел через него на Барбару.
Оказалось, что он голый. Во всяком случае, те части его тела, что виднелись в окно, были голые. Он сидел на стуле у окна в раскаленной солнцем комнате. Мюррей чувствовал жару комнаты, скользкое от пота жесткое сиденье стула и мощное, но управляемое, сосредоточенное возбуждение Виктора. А глядя на Барбару, он ощущал свечение по поверхности ее тела, энергию, которая вся собиралась на коже, пока Барбара отдавалась напору. Она лежала не абсолютно неподвижно – по ее телу постоянно пробегала едва заметная волна. Ерзаний, подергиваний. Смотреть было невыносимо. В присутствии собственного ребенка, среди бела дня, на собственном дворе она лежала на траве, зазывая чужого мужчину. Обещая – нет, уже обеспечивая – идеальную подстройку под его желания. Непристойно, захватывающе, невыносимо.
Мюррей видел себя со стороны – мужчину с биноклем, глядящего на мужчину с биноклем, глядящего на женщину. Сцена из фильма. Комедия.
Он не знал, куда деваться. Он не мог выйти во двор и прекратить это. Он не мог вернуться в магазин, зная, что происходит у него над головой. Он вышел из дома, сел в машину, которую держал в гараже у матери, и поехал прокатиться. В голове у него сформировалась другая фраза, следующая после «Однажды я неожиданно вернулся домой»: «И я понял, что моя жизнь уже никогда не будет прежней».
Но на самом деле он этого не понял. Он говорил: «Моя жизнь изменилась, моя жизнь уже не будет такой, как раньше», но не осознавал этого.
Он проехал по непарадным улицам Уэлли, через железнодорожный переезд и прочь из города. Все выглядело как обычно и в то же время было не настоящим – мерзкой имитацией. Он опустил окна для ветерка, но ехал слишком медленно – с городской скоростью, хотя был уже за городом. Грузовик загудел ему, обгоняя. Это произошло у ворот кирпичного завода. Громкий гудок грузовика и солнце, отразившееся от кирпичей, настигли его одновременно, ударили по голове так, что он застонал, словно с похмелья.
Обыденная жизнь шла своим чередом, окаймленная катастрофой, словно полосой пляшущих языков пламени. Мюррею казалось, что его дом прозрачен, его жизнь прозрачна, но все еще идет как раньше. И что сам он – незнакомец, бесшумно ступающий, злобно замечающий всё.
Какие еще открытия его ждут? За ужином дочь сказала:
– Мама, почему мы этим летом совсем не ходим на пляж?
Мюррею было трудно поверить, что дочь ничего не знает.
– Ты ходишь, – ответила Барбара. – Ты ходишь с мамой Хезер.
– Но почему ты не ходишь? И Адам не ходит?
– Нам с Адамом нравится тут. – У Барбары ужасно самодовольный, самоуверенный голос. Бархатистый такой. – Я устаю, когда мне приходится разговаривать с Другими Мамами.
– Ты не любишь маму Хезер?
– Почему же, люблю.
– Не любишь.
– Люблю. Просто я ленивая. Сторонюсь общества.
– Не любишь, – удовлетворенно сказала Фелисити.
Она вышла из-за стола, и Барбара принялась, вроде бы развлекая Мюррея, описывать пляжный лагерь, устроенный Другими Мамами. Их складные стулья и зонтики, надувные игрушки и матрасы, полотенца, сменная одежда, кремы от загара, масла, антисептики, пластыри, шляпы от солнца, лимонады, кул-эйд, намороженные дома эскимо из фруктового льда и здоровые, полезные продукты для перекуса.
