Джорджия продолжала вплетать золотые прядки в длинную косу, замедлив движения, потому что дошла почти до конца.
– Она сама тебе сказала?
– Почти.
Возникла долгая пауза. Мейси подумала, что Джорджия хранит молчание намеренно, ожидает, когда Бекки будет готова сказать больше. Но Бекки молчала.
– Ты знаешь, что у тебя тут большая прядь волос отрезана? – Джорджия подняла волосы к затылку Бекки. – Похоже, ножницами. – Она быстро обернула нижнюю часть косы резинкой. Короткие прядки болтались по сторонам от лица Бекки. – Ты сама их отрезала?
Бекки мотнула головой и принялась грызть ногти.
– Нет, – невнятно пробормотала она.
Джорджия подождала, пока Бекки продолжит. Но девочка отмалчивалась, и она спросила:
– А кто?
Бекки опустила голову, посмотрела на свои скрещенные ноги.
– П-ообещай, что ты не будешь сердиться.
– Не буду, если скажешь правду.
– Мэдисон Беннет. Она сидит сзади меня на математике.
Мейси вздохнула. Почему Бекки не рассказала об этом ей?
– Зачем она так сделала?
Бекки вновь замолчала.
– Я не буду сердиться. Просто скажи мне правду.
Пение смолкло, как будто Берди в своей комнате тоже ожидала ответа.
– Помнишь, мы видели на днях твоего друга, Бобби? Мэдисон – его племянница. Он сказал о тебе что-то не очень хорошее, и она повторила ребятам в школе. Я велела ей заткнуться.
Мейси с трудом удалось сдержать себя и не влететь в комнату, чтобы обнять дочь. Он не сделала этого не только потому, что было бы неправильно поощрять Бекки за то, что она велела кому-то заткнуться, но и потому, что не хотела, чтобы Джорджия видела, как она хвалит Бекки за то, что та встала на защиту своей тети. Мейси решила, что позвонит школьному директору и договорится о встрече. Сейчас звонить, конечно, поздно, но она обязательно позвонит завтра утром, с этой мыслью Мейси почувствовала себя лучше.
– Можешь сказать мне, что она говорила?
Бекки помотала головой.
– Ладно. Ты дружишь с Мэдисон?
– Она одна из самых популярных девочек в школе. У них свой стол в столовой, и надо быть приглашенным, чтобы туда сесть.
– А тебя не приглашали?
Бекки снова сделала отрицательный жест головой, помотав французской косичкой.
– И не хочу. Я сижу за столом с девочками, которые занимаются спортом. Мы разрешаем другим садиться с нами, если они хотят.
– Хорошо, что есть люди, с которыми тебе комфортно, и вы пускаете к себе других. Это правильно.
– А у тебя в школе были друзья?
Мальчишки, подумала Мейси. Вечно мальчики.
– Вообще-то, нет. Я не увлекалась музыкой и была в школьной команде по бегу – к разочарованию Берди. Но я любила изобразительное искусство, поэтому общалась с теми ребятами, кто этим тоже увлекался. Я обожала писать красками на холсте, правда, у меня плохо получалось. Потому я и полюбила антиквариат и старый фарфор. Ну и любовь бабушки к коллекционированию фарфора тоже помогла.
– У тебя была лучшая подруга?
Мейси услышала, как скрипнули кроватные пружины, и отважилась заглянуть в комнату. Джорджия стояла рядом с кроватью, ее профиль высвечивался в свете прикроватной лампы. Выглядела она почему-то маленькой, потерянной и одинокой.
– Нет. Мне она была не нужна.
– Почему?
– Потому что у меня была сестра. Мне ее хватало.
Мейси отошла от двери и прокралась по коридору в свою спальню, бесшумно закрыла за собой дверь. Она долго стояла спиной к двери, глядя, как бледный свет угасает на небе. В высоких кипарисах кричали ночные птицы, словно отчаянно звали кого-то в бездонной темноте, искали и не могли найти.
Глава 22
«Жизнь – цветок, любовь – мед из него».
Виктор Гюго.
Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта
Джорджия
Мы с Джеймсом сидели в тени гигантской магнолии. Он – со своим ноутбуком, я – с толстой стопкой откопированных страниц из расходной книги Шато Болью. Все записи сделаны мелким старинным почерком, и дабы усложнить мне работу – еще и на французском. По счастью, требовалось только искать слова «Лимож» и «Эмиль Дюваль». Не то чтобы я ожидала, что управляющий девятнадцатого века позаботится о том, чтобы его записи было удобно читать американке двадцать первого века, просто надеялась, что трудом последних недель заслужила некоторое по меньшей мере удобство. Но жизнь, как я давно узнала, редко бывает справедлива.
Джеймс с раздраженным видом закрыл ноутбук и положил его на землю.
– Опять пропал сигнал – наверное, я слишком далеко от роутера. Жаль, не привез с собой хот-спот.
Я потрясла бумагами в руках.
– Видите? Современные технологии сильно переоценены. У меня вот не возникает проблем с доступом к информации.
Он фыркнул.
– Судя по тому, как вы щуритесь, думаю, у вас проблемы со зрением. Если бы этот текст был на веб-сайте, вы могли бы увеличить шрифт и масштаб. И давайте не забывать, что вы читаете его здесь, на заднем дворе в Апалачиколе, лишь потому, что кто-то во Франции решил сделать его доступным онлайн.
Я закатила глаза, чувствуя себя почти как Бекки.
– Я не лудди́т
[12], правда. Большинство современных технологий – замечательные, особенно для поиска информации. Я просто не думаю, что есть необходимость быть доступным для всех ежедневно с утра до ночи. Если людей постоянно отвлекать звонками, сообщениями и напоминаниями, у них не останется времени думать.
Джеймс откинулся на стуле, скрестив лодыжки. Я впервые видела его босиком и старалась сильно не таращиться. Ужасно нечестно, когда мужчина имеет такие красивые ноги и ступни. Я гадала, как выглядят его сестры, такие же у них красивые фигуры или ему одному повезло с генами.
Он сощурил глаза:
– То есть не потому, что вы хотели оградить себя от прошлого?
Я не рассердилась на него только потому, что он сказал правду. Зато рассердилась на себя – за то, что так ему понятна.
– Я уже сказала вам, почему не хочу мобильный телефон.
– Да, только с тех пор, как вы это сказали, ситуация вроде бы изменилась.
Его телефон прозвонил три раза, умолк и после короткой паузы зазвонил снова.
