– Я позвоню дедушке, – повторила я. В моем голосе звучала паника, и я надеялась, что они ее не заметили.
Мистер Мэндвилл нахмурился.
– Но если та чашка не найдется, я хочу, чтобы вы сами поискали. Вы очень внимательны, Джорджия. Это ценное качество для вашей профессии. – Его хмурое выражение сменилось отеческой улыбкой.
Я чувствовала на себе внимательный взгляд Джеймса. При нем я никак не могла сказать боссу, почему не возвращалась в Апалачиколу целых десять лет.
– Уверен, семья обрадуется вашему приезду, – добавил он.
В бессильном гневе я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на медленном дыхании и успокоиться, как учила меня тетя Марлен, когда мой мир разваливался на части. Вдох, выдох. Воздух с шумом входил в мой нос и выходил изо рта, напоминая жужжание сотен рассерженных пчел, пока я пыталась заставить себя произнести слово «нет».
Глава 2
«Шмель, залетевший в высокий стакан, останется в нем до самой смерти, если ему не помочь.
Он не догадается взлететь вверх – так и будет настойчиво биться в стенки.
Будет искать выход там, где его нет, пока не погибнет».
Из «Дневника пчеловода» Неда Бладворта
Мейси.
Апалачикола, Флорида
Мейси Сойерс вышла из задней двери дома следом за матерью и посмотрела в сторону пасеки. Сладкий воздух с привкусом нагретого солнцем меда наполняло гудение пчел. Мейси замерла при виде пчелы, кружащей над золотистыми волосами матери. Она ненавидела этих маленьких летающих насекомых почти так же сильно, как их любили дед, мать и сводная сестра Джорджия.
Дедушка, в рубашке с длинными рукавами и хлопчатобумажном комбинезоне, мешковато сидящем на его высокой худой фигуре, шел меж двух рядов ульев – по пять с каждой стороны. Восемь из них он собирался перевезти на болота за рекой Апалачикола, где уже покрылись белым цветом ниссовые деревья. Ниссы цветут между поздним апрелем и началом мая, и если пасечник хочет получить столь высокоценимый чистый ниссовый мед, он должен успеть поставить ульи в правильное место в этот короткий промежуток времени.
– На улице еще не жарко, – сказала Мейси, повернувшись к матери. – И ветерок приятный. Давай посидим в тенечке под магнолией, если ты не против.
Мать как будто задумалась. Берди
[7] было примерно семьдесят пять, по их подсчетам, но выглядела она лет на десять или двадцать моложе, отчасти благодаря хорошим генам и отчасти потому, что чуть ли не фанатично избегала солнечных лучей.
Берди склонила голову набок и запела. Ее голос все еще звучал чисто и ясно, как у юной девушки. Этой песни Мейси не знала, что неудивительно: мать училась пению с детских лет и за долгую жизнь собрала обширный репертуар. Пение было единственным звуком, который она издавала последние десять лет.
Мейси спустилась вслед за матерью по ступенькам заднего крыльца, и они прошли по утоптанной песчаной земле с клочками травы к величественному дереву, которое росло в этой части двора уже тогда, когда они с Джорджией еще были маленькими.
Она подумала о сводной сестре, что редко себе позволяла. Интересно, помнит ли Джорджия дерево и старые качели, унесенные ураганом «Деннис»? Вспоминает ли вообще о родном доме? Или люди, которых она оставила в прошлом, застыли для нее во времени? За десять лет, прошедшие с тех пор, как Джорджия уехала, в городе ничего особенно не изменилось. Да, стало больше туристов, выросли новые здания на острове Сент-Джордж, ввели больше ограничений для рыбаков, и все реже видно ловцов устриц в заливе. Но Мейси по-прежнему здесь, вместе с дедушкой и матерью и своими детскими воспоминаниями, в которых неизменно присутствует Джорджия.
– Мама!
Мейси повернулась на голос своей девятилетней дочери. Бекки стояла на заднем крыльце босиком и в пижаме.
– Мама, телефон звонит!
– Кто там?
– Не знаю, я не успела ответить. Номер определился. Он начинается с пять ноль четыре. Но сообщения не оставили. Мне подождать у телефона, вдруг перезвонят?
У Мейси на мгновение перехватило горло.
– Нет, Бекки. Не нужно.
Бекки вернулась в кухню. Ветер громко захлопнул за ней сетчатую дверь.
Берди перестала петь, и Мейси поняла, что она тоже услышала. И поняла. Мать сознательно отстранилась от жизни, хотя это вовсе не значило, что она не осознает происходящего вокруг нее.
– Звонок из Нового Орлеана… – неуверенно проговорила Мейси.
Джорджия никогда не звонила, потому что трубку могла взять Мейси. Примерно раз в месяц Джорджия говорила с дедушкой, и он сам набирал ей из своей комнаты со старого черного телефона.
Берди и Мейси смотрели, как дедушка направляется к ним от пасеки, медленные шаги подчеркивали его возраст. Дедушке исполнилось девяноста четыре года, и хотя разум его был скор, как у человека вдвое моложе, тело начало подводить застывшими суставами и неровным сердцебиением.
Из кухни снова донесся звонок телефона. Зная, что он продолжится, пока она не ответит, Мейси оставила мать и побежала обратно к дому. Она схватила трубку. Длинный шнур так перекрутился, что его хватало теперь не больше, чем на три фута.
– Алло? – Что-то зажужжало возле ее головы, и она резко отпрянула. Пчела взвилась к потолку. Пчела в доме – к гостю. Пчелиные приметы дедушки отпечатались в ее мозгу вопреки тому, как сильно она хотела их стереть.
На другом конце линии возникла недолгая пауза.
– Привет, Мейси. Это Джорджия.
Как будто ей нужно представляться! Как будто Мейси не знала этот голос почти так же хорошо, как свой собственный.
– Привет, Джорджия.
Она не собиралась облегчать Джорджии разговор. Пчела снова прожужжала мимо Мейси, и она, повернувшись к стене, взяла мухобойку, висевшую на гвоздике. Если чертово насекомое подлетит еще раз, это будет последнее, что оно сделает.
– Хочу попросить тебя о любезности.
Хорошо поживаю, спасибо, что спросила.
– Насчет той суповой чашки?
– Да, – ответила Джорджия после краткой заминки. – Видимо, дедушка тебе рассказал. Он не помнит ее, но сказал, что поищет. Потом сказал, что не нашел.
– Что ж. Значит, ее тут нет. – Мейси прижала телефон к уху, слушая дыхание сестры.
– Я хотела бы, чтобы ты поискала, – наконец сказала Джорджия. – Хочу быть уверенной.
– Ее здесь нет, – быстро проговорила Мейси. – Я помогала дедушке искать, и мы везде посмотрели. Мы даже заглянули в гардероб Берди. И не нашли. Разве он тебе не говорил?
Она представила, как Джорджия поджимает губы. Дедушка утверждал, что так она похожа на устрицу, которая не хочет отдавать жемчужину. Джорджия всегда так делала, когда ей не нравилось то, что она слышит.
